Красный, съ горящими глазками, мальчикъ скатился съ колѣнъ матери, подбѣжалъ къ Вѣрочкѣ.
— И я! и я къ воробускамъ!
Дѣвушка взяла его подмышки, подняла къ окну.
— Цип-цип-цип!.. — манилъ Петька птичку, помахивая ручонкой.
А воробей, напуганный азартнымъ натискомъ, не хотѣлъ больше возвращаться.
— Охъ, Петька, какой ты тяжелый! — укорила Вѣрочка и хотѣла спустить его на полъ. Но Петька впился обѣими руками въ рѣшетку.
— Цип-цип-цип! — манилъ онъ воробья.
Снизу донесся непонятный острый крикъ человѣка.
Авдотья почуяла вдругъ безпричинную боль въ сердцѣ и забезпокоилась:
— He уронили бы его, барышня!.. Петинька!.. слѣзь, род...
Женщина не договорила тревожныхъ словъ.
Что-то ухнуло, обвалилось. Петька навзничь повалился съ окна, увлекая за собой Вѣрочку. Сверху посыпались кусочки кирпича, штукатурки, пахнуло пылью.
Съ проворствомъ, на какое способна только мать, увидавшая своего ребенка въ бѣдѣ, Авдотья бросилась впередъ и подхватила на руки мальчика.
— Господи! уронили-таки, уронили!
Красный, с горящими глазками, мальчик скатился с колен матери, подбежал к Верочке.
— И я! и я к воробускам!
Девушка взяла его под мышки, подняла к окну.
— Цып-цып-цып!.. — манил Петька птичку, помахивая ручонкой.
А воробей, напуганный азартным натиском, не хотел больше возвращаться.
— Ох, Петька, какой ты тяжёлый! — укорила Верочка и хотела спустить его на пол. Но Петька впился обеими руками в решётку.
— Цып-цып-цып! — манил он воробья.
Снизу донёсся непонятный острый крик человека.
Авдотья почуяла вдруг беспричинную боль в сердце и забеспокоилась:
— He уронили бы его, барышня!.. Петинька!.. слезь, род...
Женщина не договорила тревожных слов.
Что-то ухнуло, обвалилось. Петька навзничь повалился с окна, увлекая за собой Верочку. Сверху посыпались кусочки кирпича, штукатурки, пахнуло пылью.
С проворством, на какое способна только мать, увидавшая своего ребёнка в беде, Авдотья бросилась вперёд и подхватила на руки мальчика.
— Господи! уронили-таки, уронили!
