кликивается черезъ окно, спускаетъ «тепефонъ». За пересыльнымъ, какъ и за каторжаниномъ, приходится глядѣть въ оба. Потому-то задняя стѣна и слыла опасной, потому-то Макарушкинъ и гордился своимъ постомъ.
Онъ принялъ дежурство обычнымъ порядкомъ: сосчиталъ патроны, осмотрѣлъ зарядъ и, окинувъ озабоченнымъ взглядомъ уходившій въ высь фасадъ острога съ сотней зарѣшеченныхъ оконъ, — замаршировалъ взадъ-впередъ по обметенной панели.
Въ острогѣ было тихо и сонно, какъ всегда по утрамъ. Гдѣ-то вверху чиликали воробьи, ворковали невидимки-голуби; издали черезъ стѣну плыли веселые звуки трезвона. Все было мирно, покойно.
Макарушкинъ маршировалъ, перекидывалъ по привычкѣ съ плеча на плечо винтовку, додумывалъ свой разговоръ съ Прошкинымъ. Два года тому назадъ, еще въ старомъ острогѣ, онъ выстрѣлилъ въ окно, убилъ арестанта. За этотъ выстрѣлъ Макарушкина перевели на старшій окладъ. Товарищи ему завидовали. И онъ не слыхалъ какихъ-нибудь уважительныхъ попрековъ; такъ — пересуды были. И вотъ, до сей поры находятся люди, которые не перестаютъ завидовать. Откуда этотъ Прошкинъ пащенокъ взялъ такія слова? Отъ большихъ слыхалъ... И до того раза и послѣ Макарушкину не разъ доводилось стрѣлять по окнамъ. Пули попадали то въ потолокъ, то въ стѣнку, въ косякъ. Трудно попасть,
кликивается через окно, спускает «тепефон». За пересыльным, как и за каторжанином, приходится глядеть в оба. Потому-то задняя стена и слыла опасной, потому-то Макарушкин и гордился своим постом.
Он принял дежурство обычным порядком: сосчитал патроны, осмотрел заряд и, окинув озабоченным взглядом уходивший ввысь фасад острога с сотней зарешёченных окон, — замаршировал взад-вперед по обметённой панели.
В остроге было тихо и сонно, как всегда по утрам. Где-то вверху чиликали воробьи, ворковали невидимки-голуби; издали через стену плыли весёлые звуки трезвона. Всё было мирно, покойно.
Макарушкин маршировал, перекидывал по привычке с плеча на плечо винтовку, додумывал свой разговор с Прошкиным. Два года тому назад, ещё в старом остроге, он выстрелил в окно, убил арестанта. За этот выстрел Макарушкина перевели на старший оклад. Товарищи ему завидовали. И он не слыхал каких-нибудь уважительных попрёков; так — пересуды были. И вот, до сей поры находятся люди, которые не перестают завидовать. Откуда этот Прошкин пащенок взял такие слова? От больших слыхал... И до того раза и после Макарушкину не раз доводилось стрелять по окнам. Пули попадали то в потолок, то в стенку, в косяк. Трудно попасть,
