Пострѣлявъ и порубивъ всласть, Ткачевъ стучался въ окошечко къ Прошкину.
— Ну, Панфилъ-ай-Василичъ!... и здо-орово я нонче!.. люцинера задѣлъ въ кромочку!
— Ничево... Что-жъ такого! — отзывался Прошкинъ лѣниво. — Что-жъ такого...
И если время было чаевое, протягивалъ вспотѣвшему Ткачеву стаканъ съ мутной влагой. Если же ничего не было, снова засыпалъ подъ восторженныя мечтанья Ткачева.
— Вотъ, когда-нибудь эдакъ ночнымъ бытомъ, — убаюкиваетъ Ткачевъ пріятеля, — да стреканетъ изъ острога партія... самыхъ главныхъ, самыхъ секретныхъ... Ни одинъ надзиратель партію не усмотритъ, ни одинъ часовой не доглядитъ... И партія вся, какъ есть, перелѣзетъ черезъ стѣну...
— Ну, что-жъ такого! — соглашается Прошкинъ, не разлипая глазъ. — Острогъ не обжитой: всего надобно ждать...
— И гляди, ушла бы партія, — продолжаетъ Ткачевъ, — ушла бы вся какъ есть... а мы ее: чикъ-пылыкъ! чикъ-пылыкъ!..
Ткачевъ всѣхъ застрѣлитъ до послѣдняго, всѣхъ изрубитъ, что капусту по осени. У него храбрости хватитъ... И все это сдѣлаетъ онъ самъ, одинъ. За это Ткачева отличатъ. Какъ отличатъ, что ему сдѣлаютъ?.. Може «произведутъ», може наградятъ часами тамъ, аль чѣмъ...
Въ этомъ мѣстѣ Ткачевъ путается, не можетъ представить себя отличеннымъ. А сонный
Постреляв и порубив всласть, Ткачёв стучался в окошечко к Прошкину.
— Ну, Панфил-ай Василич!... и здо-орово я нонче!.. люцинера задел в кромочку!
— Ничево... Что ж такого! — отзывался Прошкин лениво. — Что ж такого...
И если время было чаевое, протягивал вспотевшему Ткачёву стакан с мутной влагой. Если же ничего не было, снова засыпал под восторженные мечтанья Ткачёва.
— Вот, когда-нибудь эдак ночным бытом, — убаюкивает Ткачёв приятеля, — да стреканёт из острога партия... самых главных, самых секретных... Ни один надзиратель партию не усмотрит, ни один часовой не доглядит... И партия вся, как есть, перелезет через стену...
— Ну, что ж такого! — соглашается Прошкин, не разлипая глаз. — Острог не обжитой: всего надобно ждать...
— И гляди, ушла бы партия, — продолжает Ткачёв, — ушла бы вся как есть... а мы её: чик-пылык! чик-пылык!..
Ткачёв всех застрелит до последнего, всех изрубит, что капусту по осени. У него храбрости хватит... И всё это сделает он сам, один. За это Ткачёва отличат. Как отличат, что ему сделают?.. Може «произведут», може наградят часами там, аль чем...
В этом месте Ткачёв путается, не может представить себя отличённым. А сонный
