— Отъ бабъ-то? Отъ бабы какъ откажешься?.. И дѣть некуда, закона на ее нѣтъ. Вотъ коли Дума законъ новый напишетъ: «всеобщее равное право, безъ различія пола»... тады можно и бабу въ Сибирь...
— Шу-утникъ!..
Докторъ осмотрѣлъ Трофима. Кости оказались цѣлы, но на всемъ тѣлѣ не оставалось живого мѣста: все исполосовали...
Натертый мазью, обвязанный, одѣтый во все чистое, Трофимъ попилъ у Марьи Васильевны чаю и немного оживился.
Никандрычъ, обезпокоенный поведеніемъ писаренка, увѣрялъ насъ, что, Боже упаси, и ему попадетъ. Поэтому мы не рѣшились долго держать арестованнаго въ школѣ.
Принесли въ холодную соломы, устроили постель, и полуживой, разбитый человѣкъ долженъ былъ опять остаться одинъ. Мы были безсильны сдѣлать что нибудь большее, такъ какъ Гараська могъ иногда «орудовать и по правиламъ».
При прощаніи Трофимъ подманилъ меня набухшей рукой и зашепталъ на ухо:
— Левольверы тамъ остались... винтовки... патроновъ сколь-то... у Бахрушиныхъ на гумнѣ зарыты... Скажи ребятамъ. Васькѣ Свиненкову скажи... Може, умру здѣсь... имъ пригодятся.
Свѣтящіеся глаза больного затуманились. Двѣ крупныхъ слезы сверкнули на опухшихъ вѣкахъ. Онъ задрожалъ.
— От баб-то? От бабы как откажешься?.. И деть некуда, закона на её нет. Вот коли Дума закон новый напишет: «всеобщее равное право, без различия пола»... тады можно и бабу в Сибирь...
— Шу-утник!..
Доктор осмотрел Трофима. Кости оказались целы, но на всём теле не оставалось живого места: всё исполосовали...
Натёртый мазью, обвязанный, одетый во всё чистое, Трофим попил у Марьи Васильевны чаю и немного оживился.
Никандрыч, обеспокоенный поведением писарёнка, уверял нас, что, Боже упаси, и ему попадёт. Поэтому мы не решились долго держать арестованного в школе.
Принесли в холодную соломы, устроили постель, и полуживой, разбитый человек должен был опять остаться один. Мы были бессильны сделать что-нибудь большее, так как Гараська мог иногда «орудовать и по правилам».
При прощании Трофим подманил меня набухшей рукой и зашептал на ухо:
— Левольверы там остались... винтовки... патронов сколь-то... у Бахрушиных на гумне зарыты... Скажи ребятам. Ваське Свиненкову скажи... Може, умру здесь... им пригодятся.
Светящиеся глаза больного затуманились. Две крупных слезы сверкнули на опухших веках. Он задрожал.
