спутникъ, земскій докторъ изъ села Узлейки, мѣрно раскачивался въ привычной дорожной дремотѣ. Ямщикъ усиленно хлесталъ просмоленной возжей по острымъ маслакамъ лѣнивой пристяжной, любовно подергивалъ коренника и поминутно кричалъ:
— Эхъ вы!.. Соко-олики!
Его голосъ, высокій и звонкій, силился слиться въ одинъ тонъ съ колокольчикомъ. Покрывая на секунду холодные надоѣдливые звуки металла, онъ медленно таялъ въ весеннемъ просторѣ.
«Соколики» равнодушной рысцой тащили плетенку по еле просохшему проселку, круто поводя вспаренными боками.
Кругомъ было хорошо, молодо. Межъ темныхъ прошлогоднихъ стеблей народились кудрявыя дымчато-зеленыя головки свѣжей растительности. Озимь, слегка желтоватая вблизи, вдаль уходила густымъ изумруднымъ ковромъ, а на горизонтѣ становилась голубой, колеблющейся — признакъ богатаго урожая.
Струйки легкой воздушной влаги гдѣ-то родятся и, волнуясь, бѣгутъ вдаль, словно морская рябь послѣ парохода. Тонкой, подвижной пленкой застилаютъ онѣ и черные извивы дороги, и темный планъ ярового поля, и лѣсъ, и странно бѣлѣющія плѣшины залежавшагося по оврагамъ снѣга.
Въ далекомъ небѣ, полномъ солнца и глубокой весенней синевы, журчала непрерывная
спутник, земский доктор из села Узлейки, мерно раскачивался в привычной дорожной дремоте. Ямщик усиленно хлестал просмолённой вожжой по острым маслакам ленивой пристяжной, любовно подергивал коренника и поминутно кричал:
— Эх вы!.. Соко-олики!
Его голос, высокий и звонкий, силился слиться в один тон с колокольчиком. Покрывая на секунду холодные надоедливые звуки металла, он медленно таял в весеннем просторе.
«Соколики» равнодушной рысцой тащили плетёнку по еле просохшему просёлку, круто поводя вспаренными боками.
Кругом было хорошо, молодо. Меж тёмных прошлогодних стеблей народились кудрявые дымчато-зелёные головки свежей растительности. Озимь, слегка желтоватая вблизи, вдаль уходила густым изумрудным ковром, а на горизонте становилась голубой, колеблющейся — признак богатого урожая.
Струйки лёгкой воздушной влаги где-то родятся и, волнуясь, бегут вдаль, словно морская рябь после парохода. Тонкой, подвижной плёнкой застилают они и чёрные извивы дороги, и тёмный план ярового поля, и лес, и странно белеющие плешины залежавшегося по оврагам снега.
В далёком небе, полном солнца и глубокой весенней синевы, журчала непрерывная
