скія свободы — стало быть, граждане». Въ этомъ родѣ отвѣтилъ. И-и!.. Что было!..
— Что-жъ, пропили четвертную?
— Зачѣ-ѣмъ!.... Тутъ она... на «левольверы» пойдетъ.
— Теперь начальство къ намъ не суется!
— Куда тутъ соваться? Изъ полиціи у насъ одинъ Гараська остался въ селѣ, и тотъ къ союзу крестьянскому приписался.
— Да, — снова вмѣшалась Марья Васильевна, — всѣ куда-то исчезли: приставъ пропалъ и урядника съ собой утащилъ, земскаго нѣтъ... попъ мо-олчи-итъ!... Знаете? Мы старшину выбрали новаго, изъ своихъ, староста у насъ тоже молодой...
— Волостного сплавили, — добавилъ Трофимъ въ тонъ учительницѣ.
— Да, вотъ смѣшно! — подхватила та. — Ха-ха-ха!.. Онъ доносами пробавлялся. Ему жалованья убавили, чтобы ушелъ. Писарь не уходитъ. Однажды сидятъ они утромъ, съ женой, чай пьютъ. Подъѣзжаютъ подводы:
— Собирайся, гражданинъ, укладывайся, — говорятъ, — мы надумали тебя на собственную квартиру доставить изъ общественнаго дома. Поблѣднѣлъ. Писариха плачетъ.
— Куда мы теперь дѣнемся? Зима на носу... у насъ двое дѣтей.
— Ничего, — говорятъ мужики, — тамъ надумаете въ городѣ, какъ быть. Мы тебѣ въ городѣ и помѣщеніе приглядѣли... А насчетъ дѣтей
ские свободы — стало быть, граждане». В этом роде ответил. И-и!.. Что было!..
— Что ж, пропили четвертную?
— Заче-ем!.... Тут она... на «левольверы» пойдёт.
— Теперь начальство к нам не суётся!
— Куда тут соваться? Из полиции у нас один Гараська остался в селе, и тот к союзу крестьянскому приписался.
— Да, — снова вмешалась Марья Васильевна, — все куда-то исчезли: пристав пропал и урядника с собой утащил, земского нет... поп мо-олчи-ит!... Знаете? Мы старшину выбрали нового, из своих, староста у нас тоже молодой...
— Волостного сплавили, — добавил Трофим в тон учительнице.
— Да, вот смешно! — подхватила та. — Ха-ха-ха!.. Он доносами пробавлялся. Ему жалованья убавили, чтобы ушёл. Писарь не уходит. Однажды сидят они утром, с женой, чай пьют. Подъезжают подводы:
— Собирайся, гражданин, укладывайся, — говорят, — мы надумали тебя на собственную квартиру доставить из общественного дома. — Побледнел. Писариха плачет.
— Куда мы теперь денемся? Зима на носу... у нас двое детей.
— Ничего, — говорят мужики, — там надумаете в городе, как быть. Мы тебе в городе и помещение приглядели... А насчёт детей
