Познакомились мы съ Гараськой въ ту зиму, когда надъ Россіей повисла опасность японской войны.
Я велъ тогда въ нѣсколькихъ селахъ нашего уѣзда вечерніе курсы для взрослыхъ, и Гараська былъ въ числѣ моихъ учениковъ. Приходилось мнѣ ѣздить. Зима стояла чудесная, бодрая. Каждое утро выпадалъ свѣжій, пушистый иней. Заботливо и изысканно украшалъ онъ кусты въ небесно-чистый нарядъ. Старое жнивье, обрывистая пасть оврага, лохмотья крышъ у избъ и сараевъ — все осыпано бисеромъ, блестками, подернуто матовой тканью воздушнаго кружева. Вверху гаснетъ близкое молочно-бурое небо, a впереди стелется ровная зимняя дорога: легкая, пѣвучая и гулкая, какъ чугунка, безъ раскатовъ, безъ выбоинъ.
Пріѣхали въ село. Пара поджарыхъ заиндивѣлыхъ „киргизятъ“ дружно подвертываетъ
Познакомились мы с Гараськой в ту зиму, когда над Россией повисла опасность японской войны.
Я вёл тогда в нескольких сёлах нашего уезда вечерние курсы для взрослых, и Гараська был в числе моих учеников. Приходилось мне ездить. Зима стояла чудесная, бодрая. Каждое утро выпадал свежий, пушистый иней. Заботливо и изысканно украшал он кусты в небесно-чистый наряд. Старое жнивьё, обрывистая пасть оврага, лохмотья крыш у изб и сараев — всё осыпано бисером, блёстками, подёрнуто матовой тканью воздушного кружева. Вверху гаснет близкое молочно-бурое небо, a впереди стелется ровная зимняя дорога: лёгкая, певучая и гулкая, как чугунка, без раскатов, без выбоин.
Приехали в село. Пара поджарых заиндевелых „киргизят“ дружно подвёртывает
