— Что жъ приставу писать, — припомнился вдругъ отцу Ѳеофану Устимка, — они и про полицію поютъ... и, кажется, твои же, зипуновскіе...
— Тѣмъ лучше! — почти взвизгнулъ отецъ Порфирій, — тѣмъ лучше! Полиція строже будетъ преслѣдовать!.. Ну, да вотъ что, я самъ напишу приставу, отъ «Союза», — посмотришь, что выйдетъ!.. Такихъ пришлетъ лихачей, что ай-да-ну!..
Отецъ Порфирій раскипятился такъ, что прошелъ весь его хмѣль.
Бесѣда уже какъ-то не ладилась больше. Гости, распрощавшись, собрались домой. Отецъ Ѳеофанъ не удерживалъ товарища. Разбитый и задерганный впечатлѣніями дня, онъ хотѣлъ остаться одинъ, чтобы обдумать свое положенье.
Гости уѣхали. Отецъ Ѳеофанъ долго стоялъ передъ сонмомъ иконъ колѣнопреклоненный и, сверхъ обычныхъ вечернихъ молитвъ, читалъ по требнику особый чинъ о преодолѣніи козней нечестиваго...
Ночью, кутаясь вмѣстѣ съ матушкой однимъ широкимъ стеганымъ одѣяломъ, онъ говорилъ ей съ надеждой:
— А вѣдь Порфирій вправду можетъ повліять на полицію въ смыслѣ прекращенія пѣсней.
— Знамо, можетъ, — соглашалась матушка, — онъ извѣстенъ въ этомъ... не какъ ты...
Отецъ Ѳеофанъ вздохнулъ сокрушенно и замолкъ. Замолкло постепенно и село, лишь соловей въ саду щелкалъ и высвистывалъ свою неугомонную любовную мелодію...
— Что ж приставу писать, — припомнился вдруг отцу Феофану Устимка, — они и про полицию поют... и, кажется, твои же, зипуновские...
— Тем лучше! — почти взвизгнул отец Порфирий, — тем лучше! Полиция строже будет преследовать!.. Ну, да вот что, я сам напишу приставу, от «Союза», — посмотришь, что выйдет!.. Таких пришлёт лихачей, что ай-да-ну!..
Отец Порфирий раскипятился так, что прошёл весь его хмель.
Беседа уже как-то не ладилась больше. Гости, распрощавшись, собрались домой. Отец Феофан не удерживал товарища. Разбитый и задёрганный впечатлениями дня, он хотел остаться один, чтобы обдумать свое положенье.
Гости уехали. Отец Феофан долго стоял перед сонмом икон коленопреклонённый и, сверх обычных вечерних молитв, читал по требнику особый чин о преодолении козней нечестивого...
Ночью, кутаясь вместе с матушкой одним широким стёганым одеялом, он говорил ей с надеждой:
— А ведь Порфирий вправду может повлиять на полицию в смысле прекращения песней.
— Знамо, может, — соглашалась матушка, — он известен в этом... не как ты...
Отец Феофан вздохнул сокрушённо и замолк. Замолкло постепенно и село, лишь соловей в саду щёлкал и высвистывал свою неугомонную любовную мелодию...
