Отецъ Порфирій нарочно сдѣлалъ удареніе на первомъ о, что-бы вышло смѣшно.
— Вонъ онъ лежитъ! — хмуро кивнулъ хозяинъ, и въ душѣ у него снова защемило.
— А-а! — протянулъ Порфирій, — ну, я, братъ, и здорово-таки разнесъ этого Левку... Прямо, братъ, ничего не оставилъ... На нѣтъ!.. Терпѣть не могу еретиковъ!
— Отцы! — послышался изъ столовой ласковый голосъ матушки-хозяйки, — чай кушать пожалуйте.
— Только чай? — переспросилъ отецъ Порфирій.
— Да идите ужъ!.. Найдется и винцо.
— То-то! Руси есть веселіе пити, не можемъ безъ того быти... Такъ что-ли, Ѳеофанъ — ты, вѣдь, былъ когда-то неуязвимъ въ исторіи...
— Такъ, такъ! — подтвердилъ отецъ Ѳеофанъ, подходя къ столу съ бутылками.
— Матушкамъ красненькаго — революціоннаго, батюшкамъ бѣленькаго — реакціоннаго! — продолжалъ шутить отецъ Порфирій.
— Ну-ка, матушки-касатушки, чокнемся!..
Обѣ матушки жеманно подошли къ столу, чокнулись и пригубили краснаго.
— Отецъ Елисей велитъ пить по всей!.. грѣшно оставлять...
— Ну-ну-ужъ, ладно! — унимала матушка-гостья расходившагося мужа.
Отец Порфирий нарочно сделал ударение на первом о, чтобы вышло смешно.
— Вон он лежит! — хмуро кивнул хозяин, и в душе у него снова защемило.
— А-а! — протянул Порфирий, — ну, я, брат, и здорово-таки разнёс этого Лёвку... Прямо, брат, ничего не оставил... На нет!.. Терпеть не могу еретиков!
— Отцы! — послышался из столовой ласковый голос матушки-хозяйки, — чай кушать пожалуйте.
— Только чай? — переспросил отец Порфирий.
— Да идите уж!.. Найдётся и винцо.
— То-то! Руси есть веселие пити, не можем без того быти... Так что ли, Феофан — ты, ведь, был когда-то неуязвим в истории...
— Так, так! — подтвердил отец Феофан, подходя к столу с бутылками.
— Матушкам красненького — революционного, батюшкам беленького — реакционного! — продолжал шутить отец Порфирий.
— Ну-ка, матушки-касатушки, чокнемся!..
Обе матушки жеманно подошли к столу, чокнулись и пригубили красного.
— Отец Елисей велит пить по всей!.. грешно оставлять...
— Ну-ну уж, ладно! — унимала матушка-гостья расходившегося мужа.
