Настасья, сообразивъ, наконецъ, что́ отъ нея требуютъ, медленно вылѣзла изъ за стола, перекрестилась на маленькій мѣдный складень и съ манерой, полной бабьяго достоинства, отвѣтила отцу Ѳеофану:
— Напраслину, батюшка, на меня наплели... зря это ты... Эту пѣсню, коли хочешь знать правду, сами Васечка распѣвали въ кухнѣ, a я только подучивала, вотъ што... а ни на-вотъ с-эстолечка я не виновата!.. — Настасья показала отцу Ѳеофану кончикъ ногтя. — A то на меня напалъ, на солдатку беззащитну... Поди-ко-ся, послушай эту пѣсню... сноха дьячкова еще утрось ее играла... сама я слыхала черезъ заборъ... Хочешь, — говоритъ, — Настя, я тебѣ заразную сыграю?.. попъ, — говоритъ, — въ церкви нонѣ сказывалъ нову пѣсню...
Отецъ Ѳеофанъ хотѣлъ что-то сказать, но матушка откачнула его плечомъ въ сторону. Обѣ женщины стали говорить вразъ много, шумливо, безпорядочно.
Съ опущенной гоповой прошелъ попъ къ себѣ въ кабинетъ, защелкнулъ дверь на крючекъ и легъ на диванъ, придавивъ воспаленную голову тяжелой кожаной подушкой. Въ головѣ былъ хаосъ, въ ушахъ звучали куплеты пѣсни, гармоника, балалайка и шипучій, злой смѣхъ пожарныхъ, учительницыныхъ гостей и всѣхъ прихожанъ.
Настасья, сообразив, наконец, что́ от неё требуют, медленно вылезла из-за стола, перекрестилась на маленький медный складень и с манерой, полной бабьего достоинства, ответила отцу Феофану:
— Напраслину, батюшка, на меня наплели... зря это ты... Эту песню, коли хочешь знать правду, сами Васечка распевали в кухне, a я только подучивала, вот што... а ни на вот с-эстолечка я не виновата!.. — Настасья показала отцу Феофану кончик ногтя. — A то на меня напал, на солдатку беззащитну... Поди-ко-ся, послушай эту песню... сноха дьячкова еще утрось её играла... сама я слыхала через забор... Хочешь, — говорит, — Настя, я тебе заразную сыграю?.. поп, — говорит, — в церкви ноне сказывал нову песню...
Отец Феофан хотел что-то сказать, но матушка откачнула его плечом в сторону. Обе женщины стали говорить враз много, шумливо, беспорядочно.
С опущенной гоповой прошёл поп к себе в кабинет, защёлкнул дверь на крючок и лёг на диван, придавив воспалённую голову тяжёлой кожаной подушкой. В голове был хаос, в ушах звучали куплеты песни, гармоника, балалайка и шипучий, злой смех пожарных, учительницыных гостей и всех прихожан.
