ея были растопырены, во рту искрились жемчужинки крохотныхъ, плотныхъ зубовъ.
— Хорошо?.. «Долина-то, ширина-то, матушки-и!..»
Отецъ Ѳеофанъ смотрѣлъ ей въ розовый ротикъ большимъ страннымъ взглядомъ и, казалось, ничего не понималъ. А дѣвочка ждала похвалы. Лучистые глазки ея играли, какъ капельки утренней росы на фіалкѣ.
— От... откуда ты знаешь эту пѣсню? — спросилъ, наконецъ, отецъ Ѳеофанъ, запинаясь.
— Это Васька поетъ... и Настасья и, Фроська, всѣ ее знаютъ!.. Я позову ихъ...
Дѣвочка опрометью бросилась въ кусты за братомъ.
— Ты отъ кого это позаимствовалъ?.. а?! — крикнулъ отецъ Ѳеофанъ на сына голосомъ, полнымъ отчаянья, тоски и гнѣва.
Мальчикъ задрожалъ, поднялъ плечи, будто спасая голову отъ удара, и заплакалъ.
— А! что... что!.. Я папѣ сказала, — выкрикивала Капочка. — И Петька пѣлъ!..
— Я... я... не пѣ—элъ! — рыдалъ Васька, — это Настасья въ кухнѣ пѣла...
— Вретъ! онъ, папочка, вретъ!... И Настасья пѣла, и онъ пѣлъ... и Петька...
Капочка торопилась наябедничать возможно полнѣе, но отецъ Ѳеофанъ уже не слушалъ ее. Вихремъ рванулся онъ къ дому, побѣжалъ въ кухню. Широкія полы его одежды хлыстались о деревья, о заборы, о косяки дверей, рвались
её были растопырены, во рту искрились жемчужинки крохотных, плотных зубов.
— Хорошо?.. «Долина-то, ширина-то, матушки-и!..»
Отец Феофан смотрел ей в розовый ротик большим странным взглядом и, казалось, ничего не понимал. А девочка ждала похвалы. Лучистые глазки её играли, как капельки утренней росы на фиалке.
— От... откуда ты знаешь эту песню? — спросил, наконец, отец Феофан, запинаясь.
— Это Васька поёт... и Настасья и, Фроська, все её знают!.. Я позову их...
Девочка опрометью бросилась в кусты за братом.
— Ты от кого это позаимствовал?.. а?! — крикнул отец Феофан на сына голосом, полным отчаянья, тоски и гнева.
Мальчик задрожал, поднял плечи, будто спасая голову от удара, и заплакал.
— А! что... что!.. Я папе сказала, — выкрикивала Капочка. — И Петька пел!..
— Я... я... не пе—ел! — рыдал Васька, — это Настасья в кухне пела...
— Врёт! он, папочка, врёт!... И Настасья пела, и он пел... и Петька...
Капочка торопилась наябедничать возможно полнее, но отец Феофан уже не слушал её. Вихрем рванулся он к дому, побежал в кухню. Широкие полы его одежды хлыстались о деревья, о заборы, о косяки дверей, рвались
