серьезно-надутыми лицами парни въ кушакахъ, степенные молодые мужики. Поодаль въ сторонѣ развернулось широкое красное крыло женщинъ. Сзади темнѣло пятно старухъ... И отовсюду сіяли полосы лучистыхъ, сверкающихъ глазъ.
Люди кашляли въ кулакъ, крестились мелкими торопливыми стежками и ждали съ большой, нескрываемой надеждой выхода отца Ѳеофана.
Онъ вышелъ изъ алтаря, широкій и пышный, весь въ золотѣ и волосахъ, торжественный, освѣщенный краснымъ, преломленнымъ въ верхнихъ окнахъ, солнцемъ.
Рука попа поднялась для крестнаго знаменія, и всѣ, кто только былъ въ церкви, сдѣлали то же, какъ зачарованные.
Отецъ Ѳеофанъ смотрѣлъ съ высоты амвона на расплывшійся ликъ толпы, на полосу лучистыхъ глазъ, на сотни метлешащихся рукъ и почуялъ всѣмъ своимъ существомъ, что онъ для нихъ — душа и совѣсть, пророкъ и обличитель. Стоитъ ему приказать, — будетъ исполнено. Проклянетъ онъ — зарыдаютъ. Благословитъ — возрадуются, какъ малыя дѣти.
И, окрыленный своей духовной мощью, отецъ Ѳеофанъ сталъ говорить. Голосъ его пылалъ страстью, глаза горѣли негодованьемъ. Онъ не подыскивалъ словъ, не обдумывалъ фразъ, онѣ сами журчали, какъ горный потокъ по скаламъ, брызгали и пѣнились, отражая уязвленное сердце пастыря.
серьёзно-надутыми лицами парни в кушаках, степенные молодые мужики. Поодаль в стороне развернулось широкое красное крыло женщин. Сзади темнело пятно старух... И отовсюду сияли полосы лучистых, сверкающих глаз.
Люди кашляли в кулак, крестились мелкими торопливыми стежками и ждали с большой, нескрываемой надеждой выхода отца Феофана.
Он вышел из алтаря, широкий и пышный, весь в золоте и волосах, торжественный, освещённый красным, преломлённым в верхних окнах, солнцем.
Рука попа поднялась для крестного знамения, и все, кто только был в церкви, сделали то же, как зачарованные.
Отец Феофан смотрел с высоты амвона на расплывшийся лик толпы, на полосу лучистых глаз, на сотни метлешащихся рук и почуял всем своим существом, что он для них — душа и совесть, пророк и обличитель. Стоит ему приказать, — будет исполнено. Проклянет он — зарыдают. Благословит — возрадуются, как малые дети.
И, окрылённый своей духовной мощью, отец Феофан стал говорить. Голос его пылал страстью, глаза горели негодованьем. Он не подыскивал слов, не обдумывал фраз, они сами журчали, как горный поток по скалам, брызгали и пенились, отражая уязвлённое сердце пастыря.
