— Ты, поди, батюшка, насбиралъ сколь-нисколь?
Стойщики помоложе ухмыляются, лица ихъ кажутся добродушно-безтолковыми, требующими науки, и отецъ Ѳеофанъ заканчиваетъ бесѣду длиннымъ нравоученьемъ.
И теперь, направляясь къ пожарному сараю, отецъ Ѳеофанъ думалъ найти все по старому: Нестерка подойдетъ подъ благословенье, онъ его пожуритъ легонько, а сподручные на перебой разскажутъ, кто и откуда пріѣхалъ къ учительницѣ, на какихъ лошадяхъ, гдѣ стоятъ кучера...
Однако, въ пожарномъ сараѣ происходило нѣчто другое. He успѣлъ отецъ Ѳеофанъ приблизиться къ хмурымъ пузатымъ лошадямъ, пережевывавшимъ мокрую солому на задахъ сарая, до его слуха долетѣлъ дружный раскатистый смѣхъ.
— Ай, да Устимка! Ну, ну... умори-илъ, чортъ эдакій! — захлебывался голосъ, принадлежавшій Нестеркѣ.
— Слушайте теперича про зипуновскаго стражника!
— Валяй!
Забренчала балалайка, слабая, трескучая, но лихая. Тотъ, кого называли Устимкой, запѣлъ въ полголоса:
|
Нашъ Кирюшка сельскій стражникъ, |
— Ты, поди, батюшка, насбирал сколь-нисколь?
Стойщики помоложе ухмыляются, лица их кажутся добродушно-бестолковыми, требующими науки, и отец Феофан заканчивает беседу длинным нравоученьем.
И теперь, направляясь к пожарному сараю, отец Феофан думал найти всё по-старому: Нестёрка подойдет под благословенье, он его пожурит легонько, а сподручные наперебой расскажут, кто и откуда приехал к учительнице, на каких лошадях, где стоят кучера...
Однако, в пожарном сарае происходило нечто другое. He успел отец Феофан приблизиться к хмурым пузатым лошадям, пережёвывавшим мокрую солому на задах сарая, до его слуха долетел дружный раскатистый смех.
— Ай, да Устимка! Ну, ну... умори-ил, чёрт эдакий! — захлёбывался голос, принадлежавший Нестёрке.
— Слушайте теперича про зипуновского стражника!
— Валяй!
Забренчала балалайка, слабая, трескучая, но лихая. Тот, кого называли Устимкой, запел вполголоса:
|
Наш Кирюшка сельский стражник, |
