всей комнатѣ какой-то старинный колоритъ, чисто дѣдовскій.
Чинно и къ мѣсту высился у стѣны клеенчатый диванъ, съ высокой спинкой, солидно выглядѣлъ письменный столъ, рабочее кресло; спокойно и въ согласіи со всѣмъ свисали отъ потолка до полу крупно-морщинистыя занавѣсы дверей и оконъ. И отъ свѣже-обструганныхъ бревенчатыхъ стѣнъ, отъ новаго золотистаго потолка, отъ набѣло вымытаго пола пахло ладаномъ, сосновымъ боромъ и тѣмъ же старымъ дѣдовскимъ благочестіемъ.
Самъ отецъ Ѳеофанъ, высокій и стройный, какъ древній Левитъ, былъ тоже подъ стать обстановкѣ. Онъ съ пастырской солидностью ходилъ изъ угла въ уголъ по мягкой полоскѣ рядна, замѣнявшей коверъ, и думалъ. Обширная одежда его, крылатая, какъ полу-спущенный парусъ, развѣвалась, шуршала, придавала движеньямъ попа характеръ чего-то просторнаго, воздушно-широкаго. Особенно размашистыми казались движенья холеныхъ рукъ, облеченныхъ въ широкіе, какъ поле, шелковистые рукава. Обдумывалъ отецъ Ѳеофанъ тему для поученія, и она никакъ не вмѣщалась въ головѣ.
Казалось достаточнымъ найти только начало. «Лишь бы приступить», — думалъ попъ и начиналъ мысленно:
— «Возлюбленныя чада»... нѣтъ: «Чада о Христѣ»! Нѣтъ, нѣтъ, просто: «Въ нынѣ чтенномъ евангеліи»...
всей комнате какой-то старинный колорит, чисто дедовский.
Чинно и к месту высился у стены клеёнчатый диван, с высокой спинкой, солидно выглядел письменный стол, рабочее кресло; спокойно и в согласии со всем свисали от потолка до полу крупно-морщинистые занавесы дверей и окон. И от свежеобструганных бревёнчатых стен, от нового золотистого потолка, от набело вымытого пола пахло ладаном, сосновым бором и тем же старым дедовским благочестием.
Сам отец Феофан, высокий и стройный, как древний левит, был тоже под стать обстановке. Он с пастырской солидностью ходил из угла в угол по мягкой полоске рядна, заменявшей ковёр, и думал. Обширная одежда его, крылатая, как полуспущенный парус, развевалась, шуршала, придавала движеньям попа характер чего-то просторного, воздушно-широкого. Особенно размашистыми казались движенья холёных рук, облечённых в широкие, как поле, шелковистые рукава. Обдумывал отец Феофан тему для поучения, и она никак не вмещалась в голове.
Казалось достаточным найти только начало. «Лишь бы приступить», — думал поп и начинал мысленно:
— «Возлюбленные чада»... нет: «Чада о Христе»! Нет, нет, просто: «В ныне чтенном евангелии»...
