его заподозрить въ подобномъ дѣлѣ. Поэтому освободи ихъ, и пусть казнь, которой требуетъ законъ, падетъ на меня!
Вѣсть объ этомъ удивительномъ происшествіи дошла, наконецъ, и до Октавіана. Онъ повелѣлъ привести къ себѣ всѣхъ трехъ и пожелалъ выслушалъ отъ нихъ самихъ, что именно побуждаетъ каждаго изъ нихъ принимать вину на себя; и каждый разсказалъ ему всю правду. Октавіанъ отпустилъ тѣхъ двухъ, потому что они были невинны, а третьему простилъ изъ любви къ нимъ.
Титъ взялъ къ себѣ своего Гизиппа, долго и горячо упрекалъ его за его мнительность и устроилъ на радости блестящій пиръ. Въ домѣ Тита его приняла Софронія со слезами на глазахъ, какъ брата. Когда онъ отдохнулъ, Титъ его одѣлъ, какъ приличествовало его прежнему состоянію, и сдѣлалъ его совладѣльцемъ всѣхъ своихъ имѣній и сокровищъ; потомъ онъ далъ ему въ жены свою молоденькую сестру Фульвію и при этомъ сказалъ:
— Гизиппъ, дѣлай теперь, какъ хочешь: оставайся здѣсь со мною или бери все, что я тебѣ далъ, и возвращайся на родину!
Гизиппъ, какъ изгнанникъ, не могъ вернуться въ родной городъ; съ другой стороны, его привязывала къ Титу ихъ столь прочно скрѣпленная дружба, и онъ рѣшилъ сдѣлаться римскимъ гражданиномъ. Они жили вмѣстѣ, въ одномъ домѣ, онъ съ своею Фульвіею, а Титъ съ Софроніею, и ихъ дружба, насколько это еще было возможно, съ каждымъ днемъ все болѣе укрѣплялась.
Дружба — святая вещь. Она достойна не только почтенія, но и вѣчной хвалы, какъ мать щедрости и честности, сестра благодарности и любви къ ближнему, заклятый врагъ ненависти и скаредности; она всегда и не нуждаясь въ особой просьбѣ располагаетъ человѣка сдѣлать для другого то, что онъ хотѣлъ бы, чтобы ему самому было сдѣлано. Но, увы, святѣйшія узы дружбы теперь очень рѣдко встрѣчаются; стыдъ и срамъ человѣческой жадности и себялюбію, которыя побуждаютъ всѣхъ блюсти только свои дѣла и интересы. Изъ-за нея святая дружба ушла куда-то, на край свѣта! Какая любовь, какое богатство, какая родня были бы достаточно сильны для того, чтобы слезы Тита отозвались въ сердцѣ Гизиппа и заставили его рѣшиться уступить тому свою прелестную, любимую жену? А дружба сдѣлала это! Какіе законы, какія угрозы, какой страхъ могли удержать юныя и пылкія руки Гизиппа заключить на своемъ собственномъ ложѣ въ свои объятія прелестную молодую женщину, которая, быть можетъ, ждала и призывала его? Но и это сдѣлала дружба! Какія блага, какія почести могли побудить Гизиппа пренебречь ссорою съ своею роднею и съ родителями Софроніи, пренебречь порочащею его молвою, пренебречь насмѣшками и злыми издѣвательствами? Опять таки только требованія дружбы. Съ другой стороны, что побудило Тита, — который могъ бы спокойно сдѣлать видъ, что не узнаетъ Гизиппа, — нимало не задумываясь, идти навстрѣчу смерти, чтобы только избавить Гизиппа отъ распятія, котораго онъ самъ искалъ, если не та же дружба? Кто заставилъ Тита раздѣлить съ Гизиппомъ свое богатѣйшее наслѣдіе послѣ того, какъ судьба лишила его имущества, если не дружба? Что иное, если не дружба, побудило Тита отдать нищему Гизиппу родную сестру въ жены?
Люди стремятся только къ тому, чтобы пріобрѣсти побольше родни, завести цѣлую толпу братьевъ, такую же кучу дѣтей, накупить за свои
