Произнося это, какъ бы въ страшномъ волненіи, она не переставала плакать. Салабаэтто, у котораго любовный пылъ отнялъ порядочную долю смысла, счелъ эти слезы совершенно правдивыми, а слова еще болѣе, и сказалъ:
— Я не могу ссудить вамъ тысячу флориновъ, но пятьсотъ совершенно въ моихъ силахъ, если вы полагаете, что можете ихъ возвратить мнѣ черезъ двѣ недѣли. Это ужь подлинно ваше счастье, что какъ разъ вчера я продалъ свои сукна; въ противномъ случаѣ, я не могъ бы одолжить вамъ ни копѣйки.
— О, Боже, — сказала дама, — такъ ты терпѣлъ недостатокъ въ деньгахъ? Почему же ты не попросилъ у меня? Хотя у меня и нѣтъ тысячи, но я навѣрное дала бы тебѣ сто, даже двѣсти флориновъ. Ты лишилъ теперь меня всякаго мужества принять отъ тебя услугу, которую ты предлагаешь!
Салабаэтто, еще болѣе обманутый этими словами, сказалъ:
— Ну, изъ-за этого вамъ не къ чему отказываться. Случись у меня такая же надобность, какъ у васъ, я, конечно, попросилъ бы.
— Увы, — сказала дама, — мой Салабаэтто, я вполнѣ вижу теперь твою правдивую и чистую любовь ко мнѣ: ты великодушно, не ожидая просьбъ, приходишь ко мнѣ на помощь въ такой нуждѣ и такой большой суммой. Разумѣется, я и безъ того была всецѣло твоей, а теперь буду еще больше и всегда буду считать, что обязана тебѣ жизнью брата, но Господу вѣдомо, что я крайне неохотно беру эти деньги, когда подумаю, что ты купецъ, а купцы всѣ свои дѣла дѣлаютъ при помощи денегъ; однако, меня прямо вынуждаетъ необходимость, и я твердо надѣюсь вскорѣ возвратить тебѣ долгъ; потому все же я возьму, а для остальной суммы, если не найду болѣе скораго пути, заложу всѣ свои вещи.
Сказавъ такъ, она, заливаясь слезами, прижалась къ лицу Салабаэтто. Тотъ началъ ее утѣшать и, проведя съ нею ночь, чтобы выказать себя вполнѣ щедрымъ поклонникомъ, не ожидая отъ нея никакихъ просьбъ, принесъ ей пятьсотъ блестящихъ золотыхъ флориновъ. Со смѣхомъ въ душѣ, но со слезами на глазахъ, она взяла ихъ, и Салабаэтто при этомъ удовольствовался простымъ обѣщаніемъ съ ея стороны. Добывъ эти деньги, дама перемѣнила свое обращеніе. Прежде для Салабаэтто всегда былъ открытъ къ ней доступъ, когда ему было угодно, а теперь стали являться причины, по которымъ, изъ семи разъ иногда ни одного не удавалось ему къ ней проникнуть; да и лицо у ней, и ласки, и наслажденія, все было не то, что прежде. Когда миновалъ мѣсяцъ-другой послѣ срока, въ который Салабаэтто долженъ былъ получить деньги обратно, и когда онъ объ этомъ напомнилъ, то вмѣсто уплаты получилъ въ отвѣтъ отъ нея лишь обѣщанія. Тутъ Салабаэтто убѣдился въ коварствѣ негодной женщины и въ своей собственной глупости. Онъ зналъ, что ничего не можетъ заявить по этому дѣлу, помимо того, что она согласится признать: у него нѣтъ ни документа, ни свидѣтелей; онъ стыдился жаловаться кому-нибудь на это, такъ какъ его ужь предупреждали заранѣе, и онъ справедливо боялся насмѣшекъ за свое простофильство; поэтому онъ очень тосковалъ и оплакивалъ втайнѣ свое неразуміе. Получивъ отъ своихъ хозяевъ письма, съ порученіемъ размѣнять деньги и прислать ихъ, онъ, опасаясь, чтобы при его молчаніи они не провѣдали о его проступкѣ, рѣшилъ уѣхать изъ Палермо. Сѣвъ на корабль, онъ отправился не въ Пизу, какъ долженъ
