Семистанте изъ Берилинцоны и Скальпедру изъ Нарсіи. Но къ чему вамъ перечислять! Тамъ всѣ властительницы міра, не исключая и Скинкимурры, жены священника Джованни!
«Вотъ вы и толкуйте! Когда всѣ выпьютъ и закусятъ, то пускаются танцовать одинъ за другимъ, и каждая дама съ тѣмъ, по чьему желанію она была вызвана, отправляется въ свою комнату. Узнайте, вдобавокъ, что комнаты эти представляются истиннымъ раемъ для взоровъ: до того онѣ прекрасны и ароматны, — не менѣе ящиковъ съ разными спеціями въ вашей аптекѣ, когда, напримѣръ, вы приказываете толочь тминъ; постели въ нихъ роскошнѣе ложа венеціанскаго дожа. Какъ тамъ ходитъ основа и притягиваетъ къ себѣ челночекъ, чтобы ткань оказалась плотнѣе, какъ работаютъ сами ткачихи, я предоставляю вообразить вамъ самимъ, но между первыми молодцами, по моему мнѣнію, стою я съ Буффальмакко; тотъ по большей части призываетъ къ себѣ французскую королеву, а я — англійскую; обѣ онѣ безспорно самыя красивыя женщины въ мірѣ, и мы такъ сумѣли устроить, что онѣ не могутъ на насъ наглядѣться. Теперь вы сами можете разсудить, не можемъ ли и не должны ли мы жить и дѣйствовать веселѣе другихъ, когда подумаемъ только, что пользуемся любовью двухъ столь великихъ королевъ. Кромѣ того, когда намъ захочется, мы получаемъ отъ нихъ тысячу или двѣ флориновъ. Вотъ это-то и называемъ мы въ просторѣчіи корсарствомъ: какъ корсары снимаютъ платье со всякаго, такъ дѣлаемъ и мы; но разница только въ томъ, что они никогда не отдаютъ его, а мы, воспользовавшись чѣмъ-либо, возвращаемъ. Итакъ, дорогой мой маэстро, вы теперь поняли, что мы называемъ корсарствомъ; но вы сами можете видѣть, насколько это нуждается въ сохраненіи тайны; поэтому я ничего больше не говорю о томъ и васъ прошу не говорить.
Маэстро, наука котораго не простиралась далѣе того, какъ пользовать ребятъ отъ парши, настолько повѣрилъ словамъ Бруно, насколько слѣдовало вѣрить любой истинѣ, и такъ захотѣлъ вступить въ этотъ кружокъ, что никакимъ сильнѣйшимъ желаніемъ онъ не могъ быть охваченъ, а потому и отвѣчалъ Бруно, что, разумѣется, не диво, если они живутъ весело; при этомъ онъ съ величайшимъ трудомъ удерживался отъ просьбы ввести его въ кружокъ, до тѣхъ поръ, пока, оказавъ Бруно большія почести, онъ въ состояніи будетъ предъявить эту просьбу съ увѣренностью въ успѣхѣ.
Итакъ, удерживаясь до времени, онъ началъ еще болѣе дружить съ художникомъ: приглашалъ его утромъ и вечеромъ къ себѣ откушать и выказывалъ безпредѣльную любовь. Ихъ общеніе было настолько близкимъ и постояннымъ, что, казалось, докторъ не сумѣетъ и не сможетъ жить безъ Бруно. Тогда послѣднему показалось умѣстнымъ, чтобы не быть неблагодарнымъ къ чести, оказываемой ему врачемъ, написать въ его залѣ изображеніе поста, а надъ уличной же дверью — горшокъ, чтобы нуждающіеся въ совѣтѣ доктора сумѣли его отличить отъ другихъ; въ одной изъ его галерей онъ написалъ еще битву мышей и кошекъ, которая показалась доктору необыкновенно красивой. Между тѣмъ иногда, не поужинавъ съ докторомъ, Бруно говаривалъ ему: — Вчера ночью я былъ въ нашемъ кружкѣ. Но англійская королева мнѣ немного наскучила и я велѣлъ прислать къ себѣ Гумедру велпкаго хана тарсійскаго…
— А что это такое Гумедра? — спросилъ докторъ. — Я этихъ разныхъ названій не понимаю.
