Монахъ, конечно, въ лѣсъ по дрова не пошелъ, а стоялъ тайкомъ въ корридорѣ. Увидя, какъ настоятель вошелъ въ его келью, онъ совершенно успокоился; разсчетъ его начиналъ оправдываться; когда же старецъ заперъ дверь, у него не оставалось и сомнѣній въ успѣхѣ его уловки. Онъ подкрался къ двери и сквозь щелочку видѣлъ и слышалъ все, что настоятель говорилъ и дѣлалъ. Между тѣмъ настоятель вышелъ изъ кельи, вновь заперъ дѣвицу и вернулся къ себѣ. Скоро онъ услышалъ, какъ монахъ вернулся изъ лѣса (такъ ему казалось). Онъ собирался хорошенько распечь его и запереть въ карцеръ, чтобы одному безъ помѣхи владѣть добычею. Позвавъ его къ себѣ, онъ сдѣлалъ ему строжайшее внушеніе и приказалъ идти въ заточеніе. Монахъ съ живостью отвѣчалъ ему:
— Владыко, я еще такъ недавно состою въ бенедектинскомъ орденѣ, что не успѣлъ освоиться со всѣми особенностями его устава. Вы указали мнѣ правила постовъ и молитвословій, но не изволили изъяснить, какимъ образомъ монахи должны обращаться съ женщинами. Теперь, когда вы показали мнѣ все сіе на собственномъ примѣрѣ, я обѣщаю вамъ, буде простите мнѣ теперешній грѣхъ, впредь уже не прегрѣшать; буду всегда поступать такъ, какъ вами было показано.
Настоятель тотчасъ понялъ — догадливый былъ старецъ — что монахъ и дѣло смыслитъ лучше его, и притомъ видѣлъ все, что онъ творилъ. Стыдно ему стало своего поступка и, конечно, онъ не сталъ карать монаха за грѣхъ, который и самъ сотворилъ. Онъ далъ ему отпущеніе грѣховъ и велѣлъ держать языкъ за зубами. Потомъ они вмѣстѣ потихоньку выпустили дѣвицу, но, надо полагать, впослѣдствіи не разъ приводили ее вновь.
