— Справлюсь хотя съ шестерыми, не то что съ однимъ! — восторженно отвѣчала бойкая дѣвица.
Наступилъ вечеръ, и патеръ явился. Оба брата дамы были въ своей комнатѣ, и, какъ было у нихъ условлено, громко разговаривали, Патеръ, крадучись ощуныо въ потемкахъ, прошелъ, какъ было ему указано, въ комнату вдовы, добрался до постели, въ которой уже лежала Чутацца, получившая отъ барыни подробное наставленіе, какъ себя держать. Патеръ, воображавшій себя рядомъ съ предметомъ своихъ вождѣленій, заключилъ Чутаццу въ объятія и пламенно цѣловалъ ее, соблюдая величайшую тишину и полное безмолвіе, а та, въ свою очередь, награждала его жаркими объятіями…
Дама, покончивъ свою часть затѣи, предоставила остальную ея долю своимъ молодымъ братьямъ. Они тихонько вышли изъ комнаты и отправились на площадь. Судьба имъ, видимо, благопріятствовала. Ночь стояла душная, и епископъ, къ которому они шли, какъ разъ надумалъ въ эту минуту завернуть къ нимъ, чтобы утолить жажду стаканомъ вина. А тутъ они какъ разъ и попались ему навстрѣчу; всѣ трое тотчасъ отправились къ нимъ въ домъ. Они вошли на прохладный дворъ, приказали подать свѣчей, и епископъ съ удовольствіемъ испилъ превосходнаго вина. Когда онъ утолилъ жажду, молодые люди сказали ему:
— Владыка! Вы удостоили насъ великой милости, изволили посѣтить по нашему приглашенію наше скромное жилище. Удостойте же насъ и еще одной милости, — благоволите взглянуть на одну штучку, которую мы хотимъ вамъ показать.
Епископъ изъявилъ полное согласіе. Тогда одинъ изъ братьевъ взялъ свѣчу и пошелъ впередъ, а за нимъ епископъ и прочіе. Онъ и провелъ ихъ въ комнату, гдѣ былъ патеръ съ Чутаццою. Молодой человѣкъ, взойдя въ комнату со свѣчею, въ сопровожденіи епископа, показалъ ему на патера, обнимавшаго Чутаццу. Патеръ проснулся и, видя въ комнатѣ свѣтъ и вошедшихъ людей, съ епископомъ во главѣ, пришелъ въ неописаніе смущеніе и страхъ, и зарылся съ головою въ покрывало. Епископъ сурово обличилъ его и, заставивъ открыть голову, велѣлъ взглянуть, съ кѣмъ онъ почиваетъ. Патеръ увидѣлъ, какъ ловко провела его хитрая вдова, и его огорченіе отъ этого еще болѣе увеличилось.
Епископъ приказалъ ему встать и идти домой; а въ возмездіе за грѣхъ наложилъ на него тяжкую эпитемію.
Послѣ того владыка полюбопытствовалъ узнать, какъ это все произошло, какимъ образомъ патеръ очутился съ Чутаццою. Братья разсказали ему все по порядку. Епископъ много хвалилъ честную вдовицу и братьевъ ея; послѣднихъ, въ особенности, за то, что не захотѣли обагрять руки кровью духовнаго лица и сумѣли, вмѣстѣ съ тѣмъ, воздать ему по заслугамъ.
На злополучнаго патера была возложена тяжкая задача: оплакивать свое преступленіе въ теченіе сорока дней. Но онъ плакалъ не сорокъ, а цѣлыхъ сорокъ девять дней, плакалъ, терзаемый обманутою любовью и негодованіемъ. А потомъ вышло такъ, что ему никуда и носу показать нельзя было; чуть, бывало, только завидятъ его мальчишки на улицѣ, тотчасъ начинаютъ показывать на него пальцами и кричать:
