При этомъ Джанотто рѣшилъ про себя, что не бывать еврею христіаниномъ, если отправится къ папскому двору; но ничего не теряя отъ этого, онъ успокоился.
Еврей сѣлъ на коня и поспѣшилъ въ Римъ; здѣсь его съ почетомъ встрѣтили собратья евреи. Онъ никому не открылъ, зачѣмъ туда прибылъ, а самъ втайнѣ наблюдалъ жизнь папы, прелатовъ, кардиналовъ и всего папскаго двора. Какъ человѣкъ примѣтливый, онъ самъ многое видѣлъ и слышалъ отъ другихъ. Изъ всего узнаннаго для него выяснилось, что всѣ они отъ мала до велика предаются отъявленному распутству, и не только въ натуральномъ, но и въ содомскомъ видѣ, не стѣсняясь и не обуздывая себя никакими угрызеніями совѣсти. Онъ видѣлъ, что всѣ они обжоры, пьяницы, влачащіе чисто животное существованіе и знать ничего не знающіе, кромѣ распутства и чревоугодничества. Затѣмъ онъ убѣдился въ ихъ скупости и жадности къ деньгамъ; они готовы были продать и купить за деньги, что угодно, начиная отъ человѣческой, хотя бы даже и христіанской крови, и кончая божественною благодатью и таинствами; все это было у нихъ предметомъ торговли, которая велась едва ли не шире, чѣмъ въ Парижѣ торгъ сукнами и другими товарами. Открытый торгъ духовными должностями[1] они прикрыли названіемъ «прокуреріи» (предстательство, заступничество), а обжорство скрывали подъ скромнымъ названіемъ «подкрѣпленія силъ». Они какъ будто хотѣли надуть самого Господа Бога этими подставными словами, точно Онъ за ними не могъ видѣть истинныхъ побужденій ихъ низкихъ душъ. Еврею, человѣку умѣренному и трезвому, все это и многое другое, о чемъ лучше умолчать, было до-нельзя тошно видѣть. Когда ему показалось, что онъ уже довольно насмотрѣлся, то вернулся въ Парижъ. Узнавъ о его пріѣздѣ, Джанотто пошелъ къ нему, потерявъ почти всякую надежду, чтобы еврей теперь обратился въ христіанство. Встрѣча ихъ была исполнена истинной радости. Спустя нѣсколько дней, Джанотто спросилъ его, что онъ думаетъ о святомъ отцѣ, кардиналахъ и другихъ придворныхъ. Еврей съ живостью отвѣчалъ ему:
— Ничего хорошаго, суди ихъ Господь! Скажу тебѣ прямо, — если только я умѣлъ видѣть и размышлять, — что ни въ одномъ духовномъ лицѣ не нашелъ я ни святости, ни благочестія, ни одного добраго дѣла и благого примѣра; напротивъ, вездѣ видѣлъ распутство, скаредность, обжорство, все только подобныя или еще худшія качества (если можно представить себѣ что-нибудь худшее); и все это до такой степени вошло въ нравы, что мнѣ папскій дворъ представился скорѣе горниломъ дьявольскихъ махинацій, чѣмъ хранилищемъ святости. И выходитъ, по моему, что вашъ верховный пастырь и его приспѣшники заботятся не объ укрѣпленіи христіанской вѣры, не о томъ, чтобы служить ей опорою, а наоборотъ, употребляютъ всѣ усилія къ тому, чтобы ее унизить и стереть съ лица земли. И такъ какъ, несмотря на ихъ отчаянныя усилія, ваша религія не гаснетъ, а, напротивъ, пріобрѣтаетъ все болѣе блеска и славы, я убѣдился, что ея основою и опорою является благодать Святого Духа, возвышающая и освящающая ее и ставящая превыше всѣхъ другихъ религій. Я противился твоимъ увѣщаніямъ, отказывался
