крайне непріятна, надоѣдлива и сварлива, какъ никто; ничѣмъ ей невозможно было угодить. Вдобавокъ ко всему этому, она была такъ высокомѣрна, что если бы происходила отъ самихъ королей Франціи, такъ и то было бы черезчуръ. А когда она шла по улицѣ, то на нее нападало такое чванство, что она то-и-дѣло морщилась, точно чувствовала скверный запахъ отъ всякаго, кого видѣла или встрѣчала. Не упоминаю уже о другихъ ея непріятныхъ и надоѣдливыхъ замѣчаніяхъ.
Случилось разъ, что она вернулась въ домъ, гдѣ былъ Фреско, не переставая гримасничать и поминутно фыркая, когда онъ сѣлъ около нея. Наконецъ Фреско спросилъ:
— Ческа, что это значитъ? Сегодня вѣдь праздникъ, а ты такъ рано вернулась домой?
На это она отвѣчала съ необыкновенными ужимками:
— Правда, я вернулась рано: никогда еще, кажется, но было въ этой странѣ такихъ непріятныхъ и несносныхъ мужчинъ и женщинъ, какъ сегодня. Ни одинъ еще не прошелъ по дорогѣ, кто бы мнѣ не былъ противенъ до-нельзя. Я не думаю также, чтобъ существовала въ мірѣ другая женщина, которой было бы такъ тяжело видѣть противныя лица, какъ мнѣ; вотъ, чтобы не видать ихъ, я и вернулась такъ рано.
На это Фреско, которому ужасно не нравились презрительныя гримасы его племянницы, замѣтилъ ей:
— Если тебѣ, моя дорогая, такъ нестерпимы противныя лица, какъ ты говоришь, то не глядись никогда въ зеркало и будешь жить спокойно.
Но Ческа была пуста, какъ камышъ, хотя и воображала, что равна по мудрости Соломону; и къ правдивому замѣчанію Фреско отнеслась не лучше барана: она возразила, что желаетъ смотрѣться въ зеркало, какъ и другія, и осталась, такимъ образомъ, при своемъ тупоуміи, да и по-сейчасъ остается.
