зажаренный на тарелкѣ. Я думалъ, что далъ ему наилучшее назначеніе. Теперь же, слыша, что вы желаете получить его въ иномъ видѣ, мнѣ такъ стало горько отъ невозможности услужить вамъ, что я врядъ ли когда-нибудь успокоюсь!
Сказавъ это, онъ велѣлъ принести въ доказательство перья, лапы и клювъ сокола. Услыхавъ и увидѣвъ все это, дама сначала побранила его за то, что ради угощенія женщины онъ пожертвовалъ такимъ чуднымъ соколомъ, но затѣмъ начала про себя восхищаться величіемъ его души, котораго ни прежде, ни теперь не въ состояніи была сломить бѣдность.
Потерявъ такимъ образомъ всякую надежду на сокола, а слѣдовательно сомнѣваясь и въ спасеніи сына, Джованна съ глубокою грустью простилась съ Федериго и вернулась къ ребенку. Послѣдній, грустя ли о томъ, что не могъ получить подарка, или потому, что сама болѣзнь должна была завершиться печальною развязкою, не прожилъ и нѣсколькихъ дней, покинувъ нашъ міръ, къ величайшему огорченію матери.
Нѣкоторое время Джованна провела въ безпрестанныхъ слезахъ и печали; оставшись богатой и еще молодой женщиной, она много разъ была побуждаема братьями опять выйти замужъ. Ей не хотѣлось этого; но, видя, что братья не даютъ ей покоя, и вспомнивъ о доблестяхъ Федериго, о послѣдней его щедрости, когда онъ зарѣзалъ своего прекраснаго сокола для ея угощенія, она сказала братьямъ:
— Я охотно, если бы вы позволили, осталась жить такъ, но разъ вамъ непремѣнно хочется, чтобы я вышла замужъ, то я, конечно, не пойду ни за кого, кромѣ Федериго дельи Альбериги.
Разсмѣявшись надъ нею, братья сказали:
— Глупая, что ты толкуешь? Какъ же ты хочешь идти за него, когда у него нѣтъ ничего за душою?
— Братцы, — отвѣчала имъ Джованна, — я отлично знаю, что вы правы; но я предпочитаю человѣка безъ богатства, чѣмъ богатство безъ человѣка.
Братья, видя ея рѣшимость и уважая Федериго, несмотря на его бѣдность, выдали за него сестру, какъ она желала, со всѣми ея богатствами. Видя своею женою такую чудную женщину, которую онъ вдобавокъ такъ любилъ, да сдѣлавшись еще богачемъ, Федериго сталъ съ ней наилучшимъ хозяиномъ и въ радости окончилъ дни свои.
