— О, святой человѣкъ, какъ можешь ты говорить такія вещи! Да еслибъ у меня хоть въ мысляхъ было сдѣлать что-нибудь подобное, неужели же Господь столь долго взыскивалъ бы меня Своею кротостью? На это способны только злодѣи и разбойники; когда мнѣ случалось имѣть дѣла съ такими людьми, я всегда говорилъ имъ: «иди и да обратитъ тебя Богъ на путь нравый!»
— Благослови тебя Господь, сынъ мой, — сказалъ монахъ, — Не случалось ли тебѣ лжесвидѣтельствовать или дурно говорить о комъ-нибудь, иди не завладѣлъ ли ты чѣмъ-нибудь чужимъ противъ воли того, кому оно принадлежало?
— Грѣшенъ въ злословіи, отче, — отвѣтилъ Чапелетто. — Былъ у меня сосѣдъ, который только и дѣлалъ, что билъ свою жену ни за что, ни про что; не вытерпѣлъ я, жалко мнѣ стало эту несчастную, которую онъ безбожно истязалъ каждый разъ, какъ напивался пьянъ, и однажды наговорилъ роднѣ той женщины много дурного про ея мужа.
— Ну, хорошо, — отвѣтилъ монахъ. — Ты говоришь, что былъ купцомъ; не случалось ли тебѣ обманывать, какъ дѣлаютъ другіе купцы?
— Охъ, грѣшенъ, — сказалъ Чапелетто, — обманулъ, хоть и самъ не знаю кого. Случилось однажды, что кто-то отдалъ мнѣ деньги за проданное сукно, а я не пересчиталъ и положилъ ихъ въ выручку. Потомъ, ужь черезъ мѣсяцъ оказалось, что онъ переплатилъ мнѣ четыре грошика. Прождалъ я цѣлый годъ, все думалъ, что тотъ покупатель вернется и возьметъ свои деньги; но онъ не пришелъ, и я рѣшилъ подать эти деньги нищему, во имя Христово.
— Ну, это пустое дѣло, — сказалъ монахъ, — тутъ такъ и слѣдовало поступить.
Многое и другое спрашивалъ исповѣдникъ и тотъ все давалъ отвѣты въ такомъ же родѣ. Наконецъ, монахъ хотѣлъ было ужь дать ему отпущеніе, какъ вдругъ Чапелетто сказалъ, что за нимъ есть еще одинъ грѣхъ, въ которомъ онъ не покаялся, и когда тотъ спросилъ, какой же это грѣхъ, Чапелетто отвѣчалъ:
— Помню, что однажды въ субботу вечеромъ я приказалъ служителю вымести полы въ домѣ; такимъ образомъ я рушилъ благоговѣніе, которое мы должны питать къ святому дню воскресенья.
— О, сынъ мой, это грѣхъ маловажный! — сказалъ монахъ.
— Не скажи этого, отче, — возразилъ Чапелетто, — воскресенье великій день; въ этотъ день возсталъ изъ мертвыхъ Господь нашъ.
Монахъ продолжалъ спрашивать — не сдѣлалъ ли онъ еще какого грѣха.
— Да, отче, однажды нечаянно плюнулъ во храмѣ Божіемъ.
— Объ этомъ, сынъ мой, — сказалъ съ улыбкою монахъ, — не стоитъ печалиться; даже и мы, духовные, плюемъ въ церкви.
— А Чапелетто возразилъ ему: — Очень дурно дѣлаете, потому что ничему такъ не приличествуетъ чистота, какъ святому храму, мѣсту, гдѣ совершается безкровная жертва Господу.
Много еще наговорилъ онъ монаху подобныхъ пустяковъ и вдругъ принялся съ величайшимъ сокрушеніемъ вздыхать и горько плакать; на это онъ былъ великій мастеръ.
— Что съ тобою, сынъ мой? — спросилъ его монахъ.
— Увы мнѣ грѣшному! — отвѣчалъ Чапелетто. — Есть у меня еще одинъ, грѣхъ, въ которомъ я никогда не каялся, потому что стыдъ мѣшалъ
