и воплями, но всадникъ выхватилъ ножъ, вскрылъ имъ ея внутренности и, вытащивъ сердце со всѣмъ, что̀ къ нему прилегало, бросилъ его собакамъ, которыя съ необыкновенной алчностью сейчасъ же его съѣли. Но прошло самое короткое время, и женщина снова, какъ будто ни въ чемъ не бывало, вскочила и снова пустилась бѣжать по направленію къ морю, а собаки погнались за нею, безпрестанно хватая ее. И снова всадникъ сѣлъ на коня, схватилъ свое копье и помчался въ погоню; вскорѣ они такъ отдалились, что Настаджо не въ состояніи былъ ихъ различить.
Послѣ такого зрѣлища онъ долгое время стоялъ неподвижно, охваченный не то жалостью, не то страхомъ; но черезъ нѣсколько времени ему пришла мысль, что это видѣніе можетъ ему очень помочь, разъ оно повторяется каждую пятницу; поэтому, замѣтивъ мѣсто, онъ вернулся къ своимъ домашнимъ, а затѣмъ, когда счелъ нужнымъ, послалъ еще за другими родными и друзьями и сказалъ имъ:
— Вы долго меня побуждали отстать отъ любви къ этой губительницѣ и положить конецъ моимъ тратамъ. Я готовъ это сдѣлать, если только вы добьетесь для меня одной милости, а именно: устройте такъ, чтобы въ слѣдующую пятницу пришелъ ко мнѣ обѣдать Паоло Траверсари съ женою и дочерью, всѣми ихъ родственниками и другими гостями, какими вамъ угодно; для чего я этого хочу, вы тогда увидите.
Имъ показалось, что слѣдуетъ исполнить эту довольно скромную просьбу, и, вернувшись въ Равенну, пригласили въ должное время тѣхъ, кого Настаджо желалъ видѣть; хотя трудненько было привести дѣвушку, любимую Настаджо, однако, и она пошла за другими.
Настаджо велѣлъ приготовить великолѣпный обѣдъ и разставить столы подъ соснами, вокругъ того мѣста, гдѣ видѣлъ раньше терзаніе жестокой дѣвушки. Усаживая мужчинъ и женщинъ, онъ подстроилъ такъ, что любимой дѣвушкѣ пришлось сидѣть какъ разъ напротивъ того мѣста, гдѣ должно было показаться видѣніе.
Собирались подавать послѣднее блюдо, какъ вдругъ всѣ услыхали отчаянный вопль преслѣдуемой дѣвушки. Каждый былъ пораженъ этимъ и спрашивалъ, что оно значитъ, но никто не могъ объяснить. Всѣ встали, выпрямились и, разглядывая, что̀ бы это могло быть, увидали вскорѣ и плачущую дѣвушку, и всадника, и собакъ; вскорѣ они уже были среди пирующихъ. Всѣ стали громко негодовать и на собакъ, и на всадника, и многіе устремились помочь дѣвушкѣ; но рыцарь, обратившись къ нимъ съ такою же рѣчью, какъ къ Настаджо, не только заставилъ ихъ отступить, но и наполнилъ ихъ души изумленіемъ и страхомъ. Затѣмъ онъ сдѣлалъ то же, что и въ прошлый разъ. Сколько ни было за столомъ женщинъ — а тутъ было не мало родственницъ какъ плачущей дѣвушки, такъ и всадника, которыя помнили о любви его и кончинѣ — всѣ онѣ до того жалобно плакали, словно это совершалось надъ ними самими.
Когда все было доведено до конца, когда скрылась и дама, и всадникъ, между свидѣтелями этого видѣнія возникло множество разнообразныхъ толковъ. Но едва ли не больше другихъ перепугана была любимая Настаджо жестокая дѣвушка, вполнѣ отчетливо все видѣвшая и слышавшая. Сознавъ, что ее это болѣе касается, чѣмъ кого бы то ни было, она вспомнила о жестокости, которую проявляла къ Настаджо; ей ужъ казалось, что она бѣжитъ передъ его гнѣвнымъ призракомъ, а собаки рвутъ ее съ боковъ. Ее обуялъ такой страхъ, что, пока этого не случилось, она вос-
