любезности, отличавшіяся тонкимъ вкусомъ, не только не помогали ему, но какъ будто даже вредили: до того сурово, жестоко и непривѣтливо относилась къ нему любимая дѣвушка. Вслѣдствіе ли рѣдкой своей красоты или знатности, она такъ сдѣлалась высокомѣрна и пренебрежительна, что ни онъ и ничто, нравившееся раньше, не доставляло ей болѣе удовольствія.
Настаджо было до того тяжело, что отъ горя онъ не разъ съ тоской подумывалъ, не наложить ли на себя руки, но удержался. Не разъ онъ пытался совершенно пренебречь гордою красавицею или возненавидѣть ее, если можно такъ же, какъ она его. Но напрасно онъ задавался такими рѣшеніями; чѣмъ менѣе, казалось, оставалось у него надежды, тѣмъ болѣе усиливалась любовь къ ней.
Итакъ, юноша продолжалъ безумно любить и тратить свои средства на жестокую красавицу. Нѣкоторые изъ его друзей и родственниковъ, увидѣвъ, что такъ онъ погубитъ и себя, и все свое богатство, не разъ просили его и совѣтовали, чтобъ онъ уѣхалъ изъ Равенны на нѣкоторое время въ какое-нибудь другое мѣсто; такимъ образомъ онъ охладилъ бы любовный пылъ и сократилъ бы расходы. Настаджо постоянно смѣялся надъ ихъ совѣтами; но такъ какъ они все настаивали, онъ не могъ больше отговариваться и сказалъ, что послушаетъ ихъ. Послѣ большихъ приготовленій, словно собираясь во Францію, Испанію, или въ другую какую-либо далекую страну, онъ сѣлъ на коня и, въ сопровожденіи многихъ друзей своихъ, отъѣхалъ, можетъ быть, за три мили отъ Равенны въ мѣстечко, называемое Кьясси. Приказавъ тутъ устроить палатки и бараки, онъ сказалъ сопровождавшимъ его людямъ, что намѣревается сдѣлать привалъ, а они пусть возвращаются въ Равенну.
Оставшись въ Кьясси, онъ сталъ вести привольнѣйшую и роскошнѣйшую жизнь, какую едва ли когда-либо кто-нибудь велъ, и приглашалъ по обыкновенію то однихъ, то другихъ къ себѣ на ужинъ или на обѣдъ. Такъ онъ и прожилъ въ Кьясси чуть не до начала мая. Была прекрасная пора, и вотъ снова онъ сталъ задумываться о жестокой возлюбленной. Онъ попросилъ всѣхъ, его окружавшихъ, оставить его одного, чтобы вполнѣ предаться мечтамъ о ней. Идя задумчиво, нога за ногу, онъ незамѣтно дошелъ до сосновой рощи. Было въ это время болѣе пяти часовъ пополудни, и онъ добрыхъ полмили прошелъ по сосновой рощѣ, не думая ни объ ѣдѣ, ни о чемъ другомъ, какъ вдругъ ему показалось, что онъ слышитъ пронзительнѣйшій плачъ и громкіе вопли, испускаемые какою-то женщиной. Очнувшись отъ сладкихъ грезъ, онъ поднялъ голову, взглянуть, что̀ тамъ такое, и удивился, увидѣвъ себя въ рощѣ. Мало этого, взглянувъ передъ собою, онъ замѣтилъ, какъ черезъ довольно густую чащу кустарниковъ и терна бѣжитъ прямо къ тому мѣсту, гдѣ онъ находился, удивительной красоты дѣвушка, совершенно нагая, съ распущенными волосами и вся исцарапанная вѣтвями и колючками; она плакала и громко молила о пощадѣ; по обѣимъ сторонамъ отъ нея онъ увидалъ двухъ громадныхъ, свирѣпѣйшихъ псовъ, которые бѣшено мчались за нею и, ежеминутно настигая ее, яростно хватали зубами; позади дѣвушки скакалъ на ворономъ конѣ темный всадникъ, съ искаженнымъ отъ злобы лицомъ, въ страшныхъ и оскорбительныхъ выраженіяхъ грозившій ей смертью и потрясавшій копьемъ.
Все это наполнило душу Настаджо и изумленіемъ, и страхомъ, а вслѣдъ затѣмъ и состраданіемъ къ бѣдной женщинѣ. У него явилось
