за городъ, куда-нибудь въ помѣстье, какихъ у каждой изъ насъ найдется не мало, и тамъ будемъ жить среди веселья и развлеченій, отнюдь не выходя за границы добропорядочности и благоразумія. Тамъ раздается пѣніе птичекъ, тамъ мы увидимъ зеленѣющіе холмы и равнины, и поля, съ волнующимся, подобно морю, хлѣбомъ, и деревья всевозможныхъ породъ, и открытое небо, которое хотя и гнѣвается, но изъ-за этого не скрываетъ своихъ вѣчныхъ красотъ, и которое, конечно, пріятнѣе созерцать, чѣмъ стѣны пустыхъ домовъ нашего города. Кромѣ того, тамошній воздухъ гораздо свѣжѣе и жизненныхъ припасовъ гораздо больше, а всякихъ горестей меньше. Правда, и тамъ земледѣльцы тоже мрутъ, какъ и горожане; но населеніе и жилища тамъ рѣже, а потому и покойники не такъ удручаютъ. Вдобавокъ, если не ошибаюсь, мы никого здѣсь не покинемъ, скорѣе можно сказать, что сами-то мы покинуты; всѣ наши близкіе либо умерли, либо бѣжали отъ смерти и покинули насъ въ горѣ. Значитъ, мы ничѣмъ не можемъ и упрекнуть себя, если примемъ такое рѣшеніе, а не примемъ, такъ насъ ожидаетъ тоска, горе, а быть можетъ и смерть. Итакъ, если вамъ угодно, возьмемъ нашу прислугу, захватимъ необходимыя вещи и станемъ проводить время сегодня въ одномъ мѣстѣ, завтра въ другомъ, развлекаясь чѣмъ возможно въ нынѣшнее грустное время; я полагаю, что это будетъ самое благоразумное. Такъ мы и будемъ проводить время, если будемъ живы и здоровы, пока небо не положитъ конца тому, что теперь происходитъ. Я долагаю, что удалиться отсюда и прилично проводить время все же лучше, чѣмъ оставаться здѣсь и безчинствовать, какъ дѣлаютъ многіе другіе.
Выслушавъ Пампинею, остальныя дамы не только одобрили ея совѣтъ, но, движимыя желаніемъ исполнить его, начали даже обсуждать его съ такими подробностями, какъ будто имъ прямо изъ церкви предстояло отправиться въ путь. Но разсудительная Филомена сказала:
— Все, что говорила Пампинея, совершенно резонно, но не зачѣмъ такъ торопиться. Вспомните, что мы тутъ не все однѣ женщины, а вѣдь каждому ребенку извѣстно, каково женщинамъ обходиться однимъ лишь своимъ умомъ безъ всякако участія и руководства мужчины. Мы непостоянны, малодушны, трусливы, подозрительны, упрямы. Мнѣ думается, что если мы останемся сами себѣ руководительницами, то наша компанія разстроится гораздо скорѣе и съ меньшею для насъ честью, чѣмъ слѣдовало бы; намъ необходимо позаботиться о руководителѣ.
— Это вѣрно, — замѣтила Элиза, — мужчины призваны быть руководителями женщинъ, и безъ нихъ наше дѣло разстроится; но гдѣ же намъ ихъ взять? Были они у каждой изъ насъ, да почти всѣ померли, а другіе разбрелись кто куда могъ, убѣгая отъ того же, отъ чего и мы собираемся уйти. А взять постороннихъ нехорошо; пожалуй, вмѣсто развлеченія и отдыха, будетъ одна скука, да сплетни!
Пока дамы бесѣдовали между собою, въ церковь вошли трое молодыхъ людей; это не были, однако, юноши, потому что самому молодому изъ нихъ было не менѣе двадцати пяти лѣтъ. Ни бѣдствія того времени, ни утрата друзей и родныхъ, ни страхъ за себя не могли не только угасить, но и охладить въ нихъ любви. Одинъ изъ нихъ носилъ имя Памфило, другой — Филострато, а третій — Діонео. Всѣ они были люди веселаго нрава, хорошо воспитанные. Въ наступившей всеобщей неурядицѣ они искали одного отраднаго утѣшенія: увидѣть своихъ дамъ, которыя, по случайности, какъ разъ въ то время находились въ числѣ семи, собравшихся въ церкви; нѣкоторыя изъ нихъ оказались въ родствѣ съ молодыми людьми. И тѣ, и другіе
