то неужели напрасно я буду возносить горячія мольбы къ величію вашему, отъ котораго единственно можетъ снизойти на меня миръ и блаженство, и мое спасенье — ни откуда больше. Поэтому, какъ смиреннѣйшій рабъ, я прошу васъ, дорогое мое счастье, единственная отрада моей души, надеждой на которую она лишь и живетъ, сжигаемая страстью: пусть доброта ваша окажется безпредѣльной, и ваша прошлая жестокость ко мнѣ хоть немного смягчится; вѣдь я вашъ, такъ пусть ободренный вашимъ состраданіемъ и боготворя вашу дивную красоту, я въ состояніи буду сказать, что она вдохнула въ меня жизнь; вѣдь, если ваша высокая душа не склонится къ моимъ мольбамъ, безъ всякаго сомнѣнія, моя жизнь угаснетъ; я умру; васъ назовутъ моей убійцей. Положимъ, смерть моя принесетъ вамъ нѣкоторую славу, но я всетаки полагаю, что совѣсть не разъ будетъ васъ мучить: вы будете твердить себѣ, что не должны бы были поступать такимъ образомъ; когда-нибудь болѣе ко мнѣ благосклонная, вы скажете: «Боже, какъ я худо сдѣлала, что не сжалилась надъ моимъ Дзимой!» Терзаясь тѣмъ, что не сдѣлали этого, вы ощутите глубокую скорбь. Во избѣжаніе этого, пожалѣйте же меня теперь, когда вы еще можете мнѣ помочь; будьте милосерды ко мнѣ прежде, чѣмъ я погибну! Въ вашей власти сдѣлать меня самымъ счастливымъ или самымъ безталаннымъ человѣкомъ въ свѣтѣ! Надѣюсь, ваша любовь къ ближнему не допуститъ, чтобы я, въ награду за свою безмѣрную и незыблемую любовь, принялъ смерть. Нѣтъ, радостнымъ, полнымъ блаженства отвѣтомъ вы возстановите духъ мой, трепещущій отъ одного только взгляда на васъ!
Онъ замолчалъ; лишь нѣсколько слезинокъ, при глубокомъ вздохѣ, набѣжало на его глаза; затѣмъ онъ сталъ ждать, что̀ отвѣтитъ ему благородная дама. Она, нисколько не тронутая ни долгимъ его ухаживаніемъ, ни его турнирами, ни утренними канцонами, ни прочими вещами, продѣлывавшимися Дзимой изъ любви къ ней, была теперь сильно взволнована восторженными рѣчами этого пылкаго поклонника и начала чувствовать то, чего никогда еще до сихъ поръ не испытывала, а именно — любовь. Однако, слѣдуя данному ей мужемъ приказу, она хранила молчаніе, но не могла не обнаружить легкимъ вздохомъ того, что она охотно высказала бы, отвѣчая Дзимѣ.
Подождавъ съ минуту и видя, что отвѣта нѣтъ, Дзима сначала удивился, по потомъ сталъ догадываться о хитрости, употребленной Франческо; между тѣмъ, заглянувъ въ лицо дамы и видя, что глаза ея блестятъ и устремляются порой на него, улавливая кромѣ того вздохи, которые она затаивала слегка въ груди, онъ ощутилъ вдругъ радостную надежду и, вдохновившись ею, пришелъ къ новой идеѣ: онъ началъ послѣ того, какъ она выслушала его, отвѣчать самъ себѣ отъ имени дамы, слѣдующимъ образомъ:
— «Дзима мой, разумѣется, я давно ужь замѣтила, что любовь твоя ко мнѣ безпредѣльна и безупречна, и теперь еще болѣе убѣдилась въ томъ по твоимъ словамъ. Я радуюсь имъ: хотя порой я и казалась тебѣ жестокой, но не хочу, чтобъ ты думалъ, будто бы у меня и на душѣ тоже, о чемъ говорило мое лицо; напротивъ, я всегда тебя любила и ты былъ мнѣ дороже всѣхъ на свѣтѣ; но мнѣ пришлось такъ поступать изъ боязни другихъ, и ради поддержанія доброй молвы о моей добродѣтели; однако, теперь приближается часъ, въ который я могу ясно показать тебѣ, люблю ли я тебя, и воздать награду за чувство, которое ты питалъ ко мнѣ и питаешь. Ободрись же и надѣйся на счастье: Франческо отправится че-
