предавали покойника землѣ. Народъ бѣдный, да и средняго достатка, имѣлъ самую жалкую участь; заболѣвали они тысячами и почти всѣ сплошь умирали, потому что частью бѣдность, частью упованіе на милость Божію побуждали ихъ оставаться въ своихъ жилищахъ, среди сосѣдей; помощи же и ухода имъ неоткуда было ожидать. Многіе умирали днемъ и ночью прямо среди улицы; иные — въ своихъ домахъ, и сосѣди только по трупному зловонію догадывались о ихъ смерти; и тѣхъ, и другихъ было повсюду множество. Сосѣди, побуждаемые не менѣе страхомъ заразы, чѣмъ состраданіемъ, примѣняли къ покойникамъ однообразный пріемъ: они собственными руками или съ помощью могильщиковъ, если могли ихъ достать, выволакивали мертвыя тѣла изъ жилищъ и клали у входовъ, гдѣ прохожіе могли ихъ видѣть во множествѣ, особенно по утрамъ. Являлись носилки, а если не было ихъ, то клали трупы на первыя попавшіяся доски; случалось, что на однѣ носилки накладывали по два, по три трупа, а бывало и такъ, что на однѣ носилки попадали мужъ и жена, двое или трое братьевъ, отецъ съ сыномъ и т. п. Сплошь и рядомъ случалось видѣть, какъ за двумя духовными, шествовавшими съ крестами, двигались три, четыре партіи носильщиковъ; священники думали, что они хоронятъ одного, а оказывалось вмѣсто одного шесть, восемь и болѣе покойниковъ. Этихъ-то ужь не сопровождали ни свѣчи, ни рыданія, ни люди, собравшіеся отдать послѣдній долгъ усопшему. Дошло, наконецъ, до того, что мертвый человѣкъ сталъ пользоваться отнюдь не бо̀льшимъ вниманіемъ, чѣмъ издохшая коза. Тутъ-то и обнаружилось воочію, что если при обычныхъ условіяхъ мелкія и рѣдкія несчастія не имѣютъ ничего поучительнаго даже для мудрыхъ, то при тяжкихъ общественныхъ бѣдствіяхъ люди немудраго ума и тѣ набираются смѣтливости. При громадномъ наплывѣ мертвыхъ тѣлъ на церковныхъ кладбищахъ стало не хватать освященной земли, такъ что нечего было и думать, чтобы, по исконному обычаю, каждый покойникъ имѣлъ особую могилу. Поэтому на переполненныхъ кладбищахъ рыли огромныя ямы, въ которыя и валили трупы цѣлыми сотнями, какъ тюки товаровъ на торговомъ суднѣ, пересыпая ихъ землею, пока яма не наполнялась до-верха.
Не буду распространяться о подробностяхъ минувшаго бѣдствія, касающихся собственно нашего города, а добавлю только, что оно распространилось съ тою же безпощадностью и на окружающія мѣстности. О замкахъ не говорю, потому что это тѣ же города, только въ маломъ видѣ; что же касается владѣльческихъ хозяйствъ и полей, то тамъ несчастные, нищіе земледѣльцы и ихъ семьи мерли днемъ и ночью не какъ люди, а совсѣмъ какъ безсловесныя животныя: безъ врачебной помощи и безъ всякаго присмотра и ухода, повсюду на поляхъ, дорогахъ и въ домахъ. И тутъ повторялось то же, что въ городахъ: настало то же растлѣніе нравовъ, та же беззаботность о своемъ добрѣ и о своихъ дѣлахъ. Люди какъ будто ждали смерти и потому не прилагали никакихъ заботъ къ сбору и сбереженію произведеній земледѣлія и скотоводства, плодовъ ихъ тяжкаго труда, а, напротивъ, всячески старались израсходовать имѣвшіеся запасы. Дошло до того, что рогатый скотъ, ослы, козы, свиньи, куры, даже вѣрнѣйшіе друзья человѣка — собаки выгонялись со дворовъ и слонялись безъ присмотра по полямъ, гдѣ безъ толку пропадалъ не сжатый хлѣбъ. Иныя животныя, вдоволь наѣвшись за день на заброшенныхъ поляхъ, къ вечеру возвращались безъ пастуха, будто разумныя существа, къ своимъ дворамъ.
Но оставимъ пригородныя мѣстности и возвратимся вновь къ городу. Здѣсь, по суровому суду неба, а можетъ быть отчасти и по причинѣ люд-
