своего идеала рѣзкимъ насильственнымъ революціоннымъ путемъ, вопреки какимъ бы то ни было общественнымъ условіямъ, какимъ бы то ни было условіямъ времени и мѣста.
Этимъ духомъ времени объясняются тѣ положенія «Русской Правды», которыя на первый взглядъ кажутся странными по своей крайней прямолинейности. На «Русскую Правду» Пестель смотрѣлъ, какъ на наказъ Временному Верховному Правленію, и онъ полагалъ, что существованіе этого наказа — ясной программы новаго республиканскаго строя — должно предупредить всѣ смуты и неустройства, какія обнкновенно сопутствуютъ революціи. «Русская Правда — писалъ онъ — служитъ для Россіи ручательствомъ, что временное верховное правленіе единственно ко благу отечества дѣйствовать будетъ. Недостатокъ въ такой грамотѣ ввергнулъ многія государства въ ужаснѣйшія бѣдствія и междоусобія, потому что въ оныхъ правительство дѣйствовать всегда могло по своему произволу, по личнымъ страстямъ и частнымъ видамъ, не имѣя предъ собою яснаго и полнаго наставленія... Русская Правда отвращаетъ своимъ существованіемъ все сіе зло».
Свойственная Пестелю непреклонная, фанатическая преданность идеѣ мѣтко охарактеризована въ слѣдующихъ словахъ декабриста Якушкина: «Пестель умно и упорно защищалъ свое мнѣніе, въ истину котораго онъ всегда вѣрилъ, какъ обыкновенно вѣрилъ въ математическую истину. Онъ никогда и ничѣмъ не увлекался. Можетъ быть въ этомъ и заключалась причина, почему изъ всѣхъ насъ онъ одинъ въ теченіе почти 10 лѣтъ, не ослабѣвая ни на одну минуту, упорно трудился надъ дѣломъ тайнаго общества. Одинъ разъ доказавъ себѣ, что Тайное Общество вѣрный способъ для достиженія желаемой цѣли, онъ съ нимъ слилъ все свое существованіе».
«Онъ никогда и ничѣмъ не увлекался» — говоритъ Якушкинъ. Холодную безстрастность Пестеля отмѣчаютъ и другіе современники. Логическій умъ соединялся въ немъ съ сильно развитой волей, подавлявшей чувство. Сильная воля придавала смѣлость и рѣшительность его дѣйствіямъ. Въ Тайномъ Обществѣ онъ дѣйствовалъ смѣло и рѣшительно, даже иногда слишкомъ рѣшительно, до неосторожности. Съ солдатами и офицерами своего полка онъ для поддержанія дисциплины обращался строго, иногда до жестокости, сознательной, по разсчету. Въ 1821 году, когда его сдѣлали командиромъ Вятскаго пѣхотнаго полка, который считался худшимъ во всей южной арміи, онъ успѣлъ въ короткое время ввести въ немъ желѣзную дисциплину. «Началъ я — разсказывалъ онъ самъ — съ штабъ и оберъ-офицеровъ; строгость противъ нихъ оказывалъ чрезвычайную, такъ что нерѣдко батальонныхъ командировъ за фронтъ высылалъ. Съ нижнихъ чиновъ я сначала многаго требовать не могъ, ибо не были они выучены и не были въ томъ виноваты». Когда же, несмотря на всѣ старанія, солдаты, вслѣдствіе «закоренѣлой лѣности», сдѣлали недостаточные успѣхи, онъ послѣ одного смотра подвергнулъ всѣхъ передовыхъ строгому наказанію, по жестокимъ военнымъ правиламъ того времени.
своего идеала резким насильственным революционным путем, вопреки каким бы то ни было общественным условиям, каким бы то ни было условиям времени и места.
Этим духом времени объясняются те положения «Русской Правды», которые на первый взгляд кажутся странными по своей крайней прямолинейности. На «Русскую Правду» Пестель смотрел, как на наказ Временному Верховному Правлению, и он полагал, что существование этого наказа — ясной программы нового республиканского строя — должно предупредить все смуты и неустройства, какие обыкновенно сопутствуют революции. «Русская Правда — писал он — служит для России ручательством, что временное верховное правление единственно ко благу отечества действовать будет. Недостаток в такой грамоте ввергнул многие государства в ужаснейшие бедствия и междоусобия, потому что в оных правительство действовать всегда могло по своему произволу, по личным страстям и частным видам, не имея пред собою ясного и полного наставления... Русская Правда отвращает своим существованием все сие зло».
Свойственная Пестелю непреклонная, фанатическая преданность идее метко охарактеризована в следующих словах декабриста Якушкина: «Пестель умно и упорно защищал свое мнение, в истину которого он всегда верил, как обыкновенно верил в математическую истину. Он никогда и ничем не увлекался. Может быть в этом и заключалась причина, почему из всех нас он один в течение почти 10 лет, не ослабевая ни на одну минуту, упорно трудился над делом тайного общества. Один раз доказав себе, что Тайное Общество верный способ для достижения желаемой цели, он с ним слил все свое существование».
«Он никогда и ничем не увлекался» — говорит Якушкин. Холодную бесстрастность Пестеля отмечают и другие современники. Логический ум соединялся в нём с сильно развитой волей, подавлявшей чувство. Сильная воля придавала смелость и решительность его действиям. В Тайном Обществе он действовал смело и решительно, даже иногда слишком решительно, до неосторожности. С солдатами и офицерами своего полка он для поддержания дисциплины обращался строго, иногда до жестокости, сознательной, по расчёту. В 1821 году, когда его сделали командиром Вятского пехотного полка, который считался худшим во всей южной армии, он успел в короткое время ввести в нём железную дисциплину. «Начал я — рассказывал он сам — с штаб и обер-офицеров; строгость против них оказывал чрезвычайную, так что нередко батальонных командиров за фронт высылал. С нижних чинов я сначала многого требовать не мог, ибо не были они выучены и не были в том виноваты». Когда же, несмотря на все старания, солдаты, вследствие «закоренелой лености», сделали недостаточные успехи, он после одного смотра подвергнул всех передовых строгому наказанию, по жестоким военным правилам того времени.
