т. е. созданы отдѣльно. Такое заключеніе кажется мнѣ весьма страннымъ. Они допускаютъ, что множество формъ, которыя они до недавняго времени сами считали отдѣльными твореніями, и которыя до сихъ поръ почитаются за таковыя большинствомъ натуралистовъ, слѣдовательно имѣютъ всѣ наружные признаки истинныхъ видовъ — они допускаютъ, что эти формы возникли черезъ видоизмѣненіе, но они не соглашаются распространять то-же воззрѣніе и на другія, слегка отступающія формы. Тѣмъ не менѣе, они не берутся опредѣлить, ни даже предположить, какія жизненныя формы суть формы первозданныя, какія сложились въ силу вторичныхъ причинъ. Они въ одномъ случаѣ допускаютъ измѣнчивость, какъ «истинную причину», въ другомъ произвольно отвергаютъ ее, не выставляяя причины такого различія. Придетъ время, когда такой способъ дѣйствія послужитъ любопытнымъ примѣромъ слѣпоты предубѣжденнаго мнѣнія. Эти авторы, повидимому, ставятъ на одну доску чудесный актъ творенія и обыкновенное зарожденіе. Но дѣйствительно-ли они полагаютъ, чтобы въ безчисленныя эпохи исторіи земнаго шара элементарнымъ атомамъ повелѣвалось сочетаться въ живыя ткани? Полагаютъ-ли они, чтобы при каждомъ изъ такихъ творческихъ актовъ возникали одна или нѣсколько особей? Были-ли безчисленные виды животныхъ и растеній созданы въ видѣ яицъ, или сѣмянъ, или въ видѣ вполнѣ развитыхъ организмовъ? И, въ случаѣ млекопитающихъ, были-ли они созданы съ лживыми слѣдами питанія во чревѣ матери? Хотя натуралисты съ полнымъ правомъ требуютъ разъясненія всѣхъ затрудненій отъ тѣхъ, которые вѣрятъ въ измѣняемость видовъ, они съ своей стороны вовсе умалчиваютъ, будто-бы изъ благоговѣнія, о всемъ томъ, что относится къ возникновенію видовъ.
Можно спросить, до какихъ предѣловъ я распространяю ученіе объ измѣняемости видовъ. Трудно отвѣтить на этотъ вопросъ, ибо чѣмъ различнѣе формы, къ которымъ мы обращаемся, тѣмъ болѣе всѣ наши доводы утрачиваютъ своей силы. Но нѣкоторые, весьма сильные доводы хватаютъ очень далеко. Всѣ члены цѣлыхъ классовъ могутъ быть связаны между собою цѣпью сходствъ и всѣ могутъ быть распредѣлены по одному началу на группы, подчиненныя одна другой. Ископаемые остатки иногда въ значительной мѣрѣ пополняютъ обширные пробѣлы между нынѣ существующими порядками. Заглохшіе органы ясно свидѣтельствуютъ о томъ, что у ранняго предка тѣ-же органы были вполнѣ развиты, и это въ нѣкоторыхъ случаяхъ предполагаетъ огромную мѣру потомственнаго видоизмѣненія. Въ цѣлыхъ классахъ разные органы построены по одному плану, а въ зародыш-
то есть созданы отдельно. Такое заключение кажется мне весьма странным. Они допускают, что множество форм, которые они до недавнего времени сами считали отдельными творениями, и которые до сих пор почитаются за таковые большинством натуралистов, следовательно, имеют все наружные признаки истинных видов — они допускают, что эти формы возникли через видоизменение, но они не соглашаются распространять то же воззрение и на другие, слегка отступающие формы. Тем не менее они не берутся определить, ни даже предположить, какие жизненные формы суть формы первозданные, какие сложились в силу вторичных причин. Они в одном случае допускают изменчивость, как «истинную причину», в другом произвольно отвергают ее, не выставляя причины такого различия. Придет время, когда такой способ действия послужит любопытным примером слепоты предубежденного мнения. Эти авторы, по-видимому, ставят на одну доску чудесный акт творения и обыкновенное зарождение. Но действительно ли они полагают, чтобы в бесчисленные эпохи истории земного шара элементарным атомам повелевалось сочетаться в живые ткани? Полагают ли они, чтобы при каждом из таких творческих актов возникали одна или несколько особей? Были ли бесчисленные виды животных и растений созданы в виде яиц или семян, или в виде вполне развитых организмов? И, в случае млекопитающих, были ли они созданы с лживыми следами питания во чреве матери? Хотя натуралисты с полным правом требуют разъяснения всех затруднений от тех, которые верят в изменяемость видов, они с своей стороны вовсе умалчивают, будто бы из благоговения, о всем том, что относится к возникновению видов.
Можно спросить, до каких пределов я распространяю учение об изменяемости видов. Трудно ответить на этот вопрос, ибо чем различнее формы, к которым мы обращаемся, тем более все наши доводы утрачивают своей силы. Но некоторые, весьма сильные доводы хватают очень далеко. Все члены целых классов могут быть связаны между собою цепью сходств и все могут быть распределены по одному началу на группы, подчиненные одна другой. Ископаемые остатки иногда в значительной мере пополняют обширные пробелы между ныне существующими порядками. Заглохшие органы ясно свидетельствуют о том, что у раннего предка те же органы были вполне развиты, и это в некоторых случаях предполагает огромную меру потомственного видоизменения. В целых классах разные органы построены по одному плану, а в зародыш-
