его размноженія, отъ медленнаго измѣненія физическихъ условій страны, и всего болѣе отъ свойствъ прочихъ организмовъ той-же страны, съ которыми измѣняющійся видъ приходитъ въ соисканіе. Поэтому вовсе неудивительно, чтобы одинъ видъ гораздо долѣе другихъ неизмѣнно сохранялъ свою форму или измѣнялся гораздо медленнѣе. Мы встрѣчаемся съ совершенно подобнымъ фактомъ въ географическомъ распредѣленіи организмовъ: напримѣръ, наземныя раковины и жесткокрылыя насѣкомыя Мадеры уклонились значительно отъ ближайшихъ своихъ сродичей на европейскомъ материкѣ, между тѣмъ какъ морскія раковины и птицы остались неизмѣненными. Мы, быть можетъ, въ правѣ объяснить себѣ болѣе быстрое измѣненіе организмовъ наземныхъ и выше развитыхъ, въ сравненіи съ организмами низшими и морскими, изъ болѣе сложныхъ соотношеній существъ высшихъ съ органическими и неорганическими жизненными условіями, какъ изложено въ одной изъ предыдущихъ главъ. Когда многіе изъ жителей одной страны видоизмѣнились и усовершенствовались, мы можемъ объяснить себѣ, изъ начала состязанія и изъ первостепенной важности взаимнодѣйствій между организмами, почему всякая форма, не измѣняющаяся и не совершенствующаяся сколько-нибудь, будетъ подвергаться опасности истребленія. Изъ этого ясно, почему всѣ виды одной мѣстности должны, наконецъ, съ теченіемъ времени, видоизмѣниться — ибо тѣ, которые остаются неизмѣнными, вымираютъ.
Въ членахъ одного класса среднее количество измѣненія въ теченіе длинныхъ и ровныхъ періодовъ времени, быть можетъ, и одинаково; но такъ-какъ накопленіе долго сохраняющихся формацій съ ископаемыми зависитъ отъ отложенія значительныхъ массъ осадковъ на осѣдающее морское дно, то наши формаціи несомнѣнно накоплялись черезъ значительные и неравные промежутки времени; слѣдовательно, неравна и мѣра органическаго измѣненія, обнаруживаемая ископаемыми, заключенными въ послѣдовательныхъ формаціяхъ. Съ этой точки зрѣнія, каждая формація не представляетъ намъ новаго, полнаго акта изъ драмы творенія, но лишь отдѣльную сцену, выхваченную почти наудачу изъ этой медленно развивающейся драмы.
Мы легко можемъ объяснить себѣ, почему видъ, однажды исчезнувшій, не можетъ возникнуть вновь, даже еслибы вновь соединились тѣ-же жизненныя условія, органическія и неорганическія. Ибо хотя-бы потомство одного вида и приспособилось (что̀, вѣроятно, и случалось очень часто) къ тому, чтобы въ точности занять мѣсто другаго вида въ природномъ строѣ и вытѣснило-бы его вполнѣ, однакожъ, обѣ формы, старыя и новая, не были-бы вполнѣ
его размножения, от медленного изменения физических условий страны, и всего более от свойств прочих организмов той же страны, с которыми изменяющийся вид приходит в соискание. Поэтому вовсе неудивительно, чтобы один вид гораздо долее других неизменно сохранял свою форму или изменялся гораздо медленнее. Мы встречаемся с совершенно подобным фактом в географическом распределении организмов: например, наземные раковины и жесткокрылые насекомые Мадеры уклонились значительно от ближайших своих сродичей на европейском материке, между тем как морские раковины и птицы остались не измененными. Мы, быть может, вправе объяснить себе более быстрое изменение организмов наземных и выше развитых, в сравнении с организмами низшими и морскими, из более сложных соотношений существ высших с органическими и неорганическими жизненными условиями, как изложено в одной из предыдущих глав. Когда многие из жителей одной страны видоизменились и усовершенствовались, мы можем объяснить себе из начала состязания и из первостепенной важности взаимодействий между организмами, почему всякая форма, не изменяющаяся и не совершенствующаяся сколько-нибудь, будет подвергаться опасности истребления. Из этого ясно, почему все виды одной местности должны, наконец, с течением времени, видоизмениться — ибо те, которые остаются неизменными, вымирают.
В членах одного класса среднее количество изменения в течение длинных и ровных периодов времени, быть может, и одинаково; но так как накопление долго сохраняющихся формаций с ископаемыми зависит от отложения значительных масс осадков на оседающее морское дно, то наши формации, несомненно, накоплялись через значительные и неравные промежутки времени; следовательно, неравна и мера органического изменения, обнаруживаемая ископаемыми, заключенными в последовательных формациях. С этой точки зрения, каждая формация не представляет нам нового, полного акта из драмы творения, но лишь отдельную сцену, выхваченную почти наудачу из этой медленно развивающейся драмы.
Мы легко можем объяснить себе, почему вид, однажды исчезнувший, не может возникнуть вновь, даже если бы вновь соединились те же жизненные условия, органические и неорганические. Ибо хотя бы потомство одного вида и приспособилось (что, вероятно, и случалось очень часто) к тому, чтобы в точности занять место другого вида в природном строе и вытеснило бы его вполне, однако ж, обе формы, старые и новая, не были бы вполне
