но, не свидѣтельствуетъ о такой непрерывной цѣпи органическихъ переходовъ, и это, быть можетъ, самое законное, самое полновѣсное возраженіе, которое можно противупоставить моей теоріи. Объясненіе, какъ мнѣ кажется, заключается въ чрезвычайной неполнотѣ нашей геологической лѣтописи.
Вопервыхъ, слѣдуетъ постоянно помнить, какого рода переходныя формы должны были, по моей теоріи, нѣкогда существовать. Я самъ при разсмотрѣніи двухъ видовъ не разъ невольно представлялъ себѣ форму прямо связывающую ихъ. Но такое представленіе совершенно ошибочно. Намъ постоянно слѣдовало-бы доискиваться формъ, среднихъ между каждымъ видомъ и неизвѣстнымъ родичемъ, родичемъ, разнящимся въ чемъ-либо отъ всѣхъ своихъ потомковъ. Прибѣгаю къ простому примѣру: трубастый голубь и дутышь оба произошли отъ горнаго голубя (Columba livia), но мы напрасно стали бы искать разновидностей среднихъ между дутышемъ и голубемъ трубастымъ, напримѣръ, голубей, соединяющихъ хвостъ нѣсколько распущенный съ зобомъ нѣсколько вздутымъ — характеристическіе признаки обѣихъ породъ. Эти двѣ породы, сверхъ того, видоизмѣнены въ такой мѣрѣ, что еслибы мы не имѣли историческихъ или косвенныхъ указаній на ихъ происхожденіе, не было-бы возможности опредѣлить изъ одного сравненія ихъ строенія съ строеніемъ горнаго голубя, произошли ли онѣ отъ него, или отъ другаго сроднаго вида, напримѣръ отъ Columba oenas.
То-же можно сказать и объ естественныхъ видахъ. Если мы возьмемъ двѣ формы, рѣзко отличающіяся одна отъ другой, напримѣръ лошадь и тапира — мы не имѣемъ никакихъ поводовъ предполагать, чтобы между ними существовали какія-либо посредствующія звенья, кромѣ формъ, составляющихъ переходъ отъ нихъ къ общему неизвѣстному родичу. Этотъ общій родичь долженъ былъ, во всей своей организаціи, имѣть сходство и съ тапиромъ и съ лошадью, но въ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ чертахъ могъ значительно разниться отъ того и другаго животнаго, болѣе значительно даже, чѣмъ они разнятся между собою. Поэтому, во всѣхъ подобныхъ случаяхъ, мы не были-бы въ силахъ распознать общаго родича двухъ или болѣе видовъ, даже еслибы мы тщательно сравнили строеніе родича съ строеніемъ его видоизмѣненныхъ потомковъ, — развѣ намъ была-бы доступна въ то-же время почти полная цѣпь посредствующихъ звеньевъ.
По моей теоріи, конечно возможно, чтобы одна изъ двухъ нынѣ живущихъ формъ произошла отъ другой, напримѣръ лошадь отъ тапира; и въ такомъ случаѣ должны были существовать между ними
но, не свидетельствует о такой непрерывной цепи органических переходов, и это, быть может, самое законное, самое полновесное возражение, которое можно противопоставить моей теории. Объяснение, как мне кажется, заключается в чрезвычайной неполноте нашей геологической летописи.
Во-первых, следует постоянно помнить, какого рода переходные формы должны были, по моей теории, некогда существовать. Я сам при рассмотрении двух видов не раз невольно представлял себе форму прямо связывающую их. Но такое представление совершенно ошибочно. Нам постоянно следовало бы доискиваться форм, средних между каждым видом и неизвестным родичем, родичем, разнящимся в чем-либо от всех своих потомков. Прибегаю к простому примеру: трубастый голубь и дутыш оба произошли от горного голубя (Columba livia), но мы напрасно стали бы искать разновидностей средних между дутышем и голубем трубастым, например, голубей, соединяющих хвост несколько распущенный с зобом несколько вздутым — характеристические признаки обеих пород. Эти две породы, сверх того, видоизменены в такой мере, что если бы мы не имели исторических или косвенных указаний на их происхождение, не было бы возможности определить из одного сравнения их строения с строением горного голубя, произошли ли они от него или от другого сродного вида, например от Columba oenas.
То же можно сказать и об естественных видах. Если мы возьмем две формы, резко отличающиеся одна от другой, например лошадь и тапира, — мы не имеем никаких поводов предполагать, чтобы между ними существовали какие-либо посредствующие звенья, кроме форм, составляющих переход от них к общему неизвестному родичу. Этот общий родич должен был во всей своей организации иметь сходство и с тапиром и с лошадью, но в некоторых отдельных чертах мог значительно разниться от того и другого животного, более значительно даже, чем они разнятся между собою. Поэтому, во всех подобных случаях, мы не были бы в силах распознать общего родича двух или более видов, даже если бы мы тщательно сравнили строение родича с строением его видоизмененных потомков, — разве нам была бы доступна в то же время почти полная цепь посредствующих звеньев.
По моей теории, конечно, возможно, чтобы одна из двух ныне живущих форм произошла от другой, например лошадь от тапира; и в таком случае должны были существовать между ними
