чало требованіе зажечь бумажку, горѣніе которой ему очень нравилось. Будучи еще году онъ видимо дѣлалъ усилія, чтобъ найти слово какъ назвать свою пищу и неизвѣстно почему сказалъ мумъ! Съ той минуты онъ уже болѣе не плакалъ, когда чувствовалъ голодъ, а произносилъ это слово какъ будто говоря: „дайте мнѣ есть“. Это слово мумъ совершенно соотвѣтствуетъ тому амъ, которое употребляла четырнадцатимѣсячная дѣвочка Тэна. Впрочемъ въ устахъ моего ребенка это мумъ дѣлалось и существительнымъ съ довольно широкимъ значеніемъ; такъ сахаръ онъ называлъ „шумумъ“ (сахаръ поанглійски шугаръ), а нѣсколько позже, когда ему объяснили слово черный, онъ называлъ лакрицу „черная шу-мумъ“ — черная сахаръ пища.
Меня особенно поразило, что употребляя слово „мумъ“ для требованія пищи, онъ придавалъ ему весьма замѣтную вопросительную интонацію. Также точно слову а, которое онъ употреблялъ при видѣ незнакомаго ему человѣка или вещи онъ придавалъ интонацію восклицательную, подобную той какъ мы выражаемъ удивленіе. Я замѣтилъ, что употребленіе этихъ интонацій явилось у него инстинктивно, но очень сожалѣю, что недостаточно наблюдалъ эту черту; однако далѣе въ своихъ замѣткахъ я нашелъ, что между семнадцатымъ и двадцать первымъ мѣсяцами, когда онъ не хотѣлъ чего-нибудь сдѣлать, то придавалъ своему голосу интонацію вызывающую, какъ будто говоря „а вотъ не сдѣлалось же“; точно также какъ его утвердительное гумъ значило: „да, навѣрно!“ — Тэнъ обращаетъ особенное вниманіе на опредѣленное выраженіе, которое его дочь придавала звукамъ, пока еще не умѣла говорить. Вопросительная интонація, которую мой ребенокъ придавалъ слову мумъ, когда просилъ ѣсть, очень замѣчательна; попробуйте выразить какое-нибудь желаніе однимъ словомъ или очень хорошенькой фразой и вы увидите, что къ концу звукъ очень подымается. Въ то время я и не замѣтилъ, что фактъ этотъ совершенно сходится съ высказаннымъ мною въ другомъ мѣстѣ мнѣніемъ, что человѣкъ, до пріобрѣтенія членосоставной рѣчи, употреблялъ рядъ нотъ, составлявшихъ полную музыкальную гамму, какъ это дѣлаютъ и теперь гилобаты, антропоидныя обезьяны.
чало требование зажечь бумажку, горение которой ему очень нравилось. Будучи еще году он видимо делал усилия, чтоб найти слово как назвать свою пищу и неизвестно почему сказал мум! С той минуты он уже более не плакал, когда чувствовал голод, а произносил это слово как будто говоря: „дайте мне есть“. Это слово мум совершенно соответствует тому ам, которое употребляла четырнадцатимесячная девочка Тэна. Впрочем в устах моего ребенка это мум делалось и существительным с довольно широким значением; так сахар он называл „шумум“ (сахар по-английски „шугар“), а несколько позже, когда ему объяснили слово черный, он называл лакрицу „черная шу-мум“ — черная сахар-пища.
Меня особенно поразило, что употребляя слово „мум“ для требования пищи, он придавал ему весьма заметную вопросительную интонацию. Также точно слову а, которое он употреблял при виде незнакомого ему человека или вещи он придавал интонацию восклицательную, подобную той как мы выражаем удивление. Я заметил, что употребление этих интонаций явилось у него инстинктивно, но очень сожалею, что недостаточно наблюдал эту черту; однако далее в своих заметках я нашел, что между семнадцатым и двадцать первым месяцами, когда он не хотел чего-нибудь сделать, то придавал своему голосу интонацию вызывающую, как будто говоря „а вот не сделалось же“; точно также как его утвердительное гум значило: „да, наверно!“ — Тэн обращает особенное внимание на определенное выражение, которое его дочь придавала звукам, пока еще не умела говорить. Вопросительная интонация, которую мой ребенок придавал слову мум, когда просил есть, очень замечательна; попробуйте выразить какое-нибудь желание одним словом или очень хорошенькой фразой и вы увидите, что к концу звук очень подымается. В то время я и не заметил, что факт этот совершенно сходится с высказанным мною в другом месте мнением, что человек, до приобретения членосоставной речи, употреблял ряд нот, составлявших полную музыкальную гамму, как это делают и теперь гилобаты, антропоидные обезьяны.
