ремѣ томъ живетъ Котышъ-Нахалъ невидимка искони вѣка — у него возьми гусли самогуды, сами заводятся, сами играютъ, сами пляшутъ, сами пѣсни поютъ — ихъ то принеси Царю, Царевичамъ, царедворцамъ и наперсникамъ ихъ потѣшаться, музыкою заморскою забавляться!
Отозвался невидимка снова. Кого ищешь, Иванъ молодой сержантъ, того нашелъ. Зовутъ меня Котышемъ-Нахаломъ, вѣковѣчный я невидимка, живу въ заповѣдной рощѣ въ теремѣ золоченомъ. Знаю я художества разныя и многія; умѣю я строить-набирать гусли самогуды, да съ уговоромъ: грѣхъ пополамъ; я буду работать, а ты будешь свѣтить мнѣ лучиной три дня и три ночи безъ смѣны безъ засыпу — просвѣтишь — гусли самогуды возьмешь; а заснешь, не то вздремлешь, такъ голову какъ съ воробья сорву! До̀ слова крѣпись, а за̀ слово держись; попятишься, ракомъ назовутъ!
реме том живет Котыш-Нахал невидимка искони века — у него возьми гусли самогуды, сами заводятся, сами играют, сами пляшут, сами песни поют — их то принеси Царю, Царевичам, царедворцам и наперсникам их потешаться, музыкою заморскою забавляться!
Отозвался невидимка снова. Кого ищешь, Иван молодой сержант, того нашел. Зовут меня Котышем-Нахалом, вековечный я невидимка, живу в заповедной роще в тереме золоченом. Знаю я художества разные и многие; умею я строить-набирать гусли самогуды, да с уговором: грех пополам; я буду работать, а ты будешь светить мне лучиной три дня и три ночи без смены без засыпу — просветишь — гусли самогуды возьмешь; а заснешь, не то вздремлешь, так голову как с воробья сорву! До слова крепись, а за слово держись; попятишься, раком назовут!
