Но когда лежавшая вскочила
На ноги, то всѣ позеленѣли,
Всѣ вспотѣли даже отъ испуга:
Черная, но съ бѣлыми глазами,
Яростно она металась, воя:
— Горе! Горе! Страхъ, петля и яма!
Гдѣ я? Что со мною? Красный лебедь
Гонится за мной… Драконъ трехглавый
Крадется… Уйдите, звѣри, звѣри!
Ракъ не тронь! Скорѣй отъ козерога! —
И когда она все съ тѣмъ же воемъ,
Съ воемъ обезумѣвшей собаки,
По хребту горы помчалась къ безднѣ,
Ей никто не побѣжалъ вдогонку.
Смутные къ шатрамъ вернулись люди,
Сѣли вкругъ на скалы и боялись.
Время шло къ полуночи. Гіена
Ухнула и сразу замолчала.
И сказали люди: — Тотъ, кто въ небѣ,
Богъ иль звѣрь, онъ вѣрно хочетъ жертвы.
Надо принести ему телицу
Непорочную, отроковицу,
Но когда лежавшая вскочила
На ноги, то все позеленели,
Все вспотели даже от испуга:
Черная, но с белыми глазами,
Яростно она металась, воя:
— Горе! Горе! Страх, петля и яма!
Где я? Что со мною? Красный лебедь
Гонится за мной… Дракон трехглавый
Крадется… Уйдите, звери, звери!
Рак не тронь! Скорей от козерога! —
И когда она всё с тем же воем,
С воем обезумевшей собаки,
По хребту горы помчалась к бездне,
Ей никто не побежал вдогонку.
Смутные к шатрам вернулись люди,
Сели вкруг на скалы и боялись.
Время шло к полуночи. Гиена
Ухнула и сразу замолчала.
И сказали люди: — Тот, кто в небе,
Бог иль зверь, он верно хочет жертвы.
Надо принести ему телицу
Непорочную, отроковицу,
