Подъ нее подползъ я, поживиться
Молокомъ парнымъ, какъ ужъ, я думалъ,
Только вдругъ она меня лягнула,
Я перевернулся и проснулся:
Былъ безъ шкуры я и носомъ къ небу.
Хорошо еще, что мнѣ вонючка
Правый глазъ поганымъ сокомъ выжгла,
А не то, гляди я въ оба глаза,
Мертвымъ бы остался я на мѣстѣ.
Горе! Горе! Страхъ, петля и яма
Для того, кто на землѣ родился. —
Дѣти взоры опустили въ землю,
Внуки лица спрятали локтями,
Молчаливо ждали всѣ, что скажетъ
Старшій сынъ съ сѣдою бородою,
И такое тотъ промолвилъ слово:
— Съ той поры, что я живу, со мною
Ничего худого не бывало,
И мое выстукиваетъ сердце,
Что и впредь худого мнѣ не будетъ,
Я хочу обоими глазами
Посмотрѣть, кто это бродитъ въ небѣ. —
Под нее подполз я, поживиться
Молоком парным, как уж, я думал,
Только вдруг она меня лягнула,
Я перевернулся и проснулся:
Был без шкуры я и носом к небу.
Хорошо еще, что мне вонючка
Правый глаз поганым соком выжгла,
А не то, гляди я в оба глаза,
Мертвым бы остался я на месте.
Горе! Горе! Страх, петля и яма
Для того, кто на земле родился. —
Дети взоры опустили в землю,
Внуки лица спрятали локтями,
Молчаливо ждали все, что скажет
Старший сын с седою бородою,
И такое тот промолвил слово:
— С той поры, что я живу, со мною
Ничего худого не бывало,
И мое выстукивает сердце,
Что и впредь худого мне не будет,
Я хочу обоими глазами
Посмотреть, кто это бродит в небе. —
