шую воздухъ, и ей припомнился корсиканскій орелъ въ мрачной долинѣ Оты. Далекое, невозвратное дорогое прошлое живо потрясло ее. Ей ясно представился сіяющій островъ съ его дикимъ ароматомъ и палящимъ солнцемъ, подъ лучами котораго зрѣютъ лимоны и апельсины, представились розовыя вершины его горъ, его голубые заливы, его равнины съ бѣгущими потоками. Но сырая и суровая природа, которая ее окружала, паденіе листьевъ и сѣрыя облака, гонимыя вѣтромъ, — все это навело на нее такую глубокую грусть, что она, чтобы не разрыдаться, поспѣшила домой.
Мама дремала у камина. Она привыкла къ монотонности подобной жизни и уже не чувствовала ея.
Баронъ съ Жюльеномъ прогуливались, толкуя о дѣлахъ.
А ночь наступала, бросая мрачныя тѣни въ обширной гостиной, освѣщенной только отблесками вспыхивающаго огня.
Въ окна еще можно было разсмотрѣть грязную природу конца года, съ сѣрымъ, тоже какъ будто протертымъ грязью, небомъ.
Баронъ скоро вернулся, сопровождаемый Жюльеномъ. Войдя въ полутемную комнату, онъ позвонилъ и закричалъ:
— Огня, скорѣе огня, — скучно здѣсь!
И онъ усѣлся передъ каминомъ. Пока паръ валилъ отъ его промокнувшихъ ногъ и высыхавшая грязь отпадала отъ подошвъ, онъ весело потиралъ руки.
— Я думаю, что будетъ морозъ, — сказалъ онъ, — небо проясняется съ сѣвера; сегодня полнолуніе; ночью пожалуй будетъ сильно пощипывать. — Потомъ онъ обратился къ Жаннѣ. — Ну, что, дочурка, рада ли ты, что вернулась на родину, домой, къ старикамъ?
Этотъ простой вопросъ сильно взволновалъ Жанну. На глазахъ ея появились слезы, она бросилась въ объятія отца
