протя- объятья, и сталъ пить изъ этого живого источника, разжигавшаго его кровь.
Жанна съ необыкновенною нѣжностью оперлась на него; сердце ея страшно билось; грудь вздымалась; влажные глаза блистали.
Она тихо шептала: — Жюльенъ, я люблю тебя, — и влекла его къ себѣ. Затѣмъ, опустившись на землю, закрыла руками лицо, пылавшее отъ стыда.
Долго пришлось имъ выбираться на вершину горы, — до такой степени Жанна была возбуждена и потрясена, и только къ вечеру они пришли въ Эвизо, къ родственнику ихъ проводника Паоло Палабрети.
Это былъ высокій мужчина, нѣсколько сгорбленный, чахоточный. Онъ ввелъ ихъ въ комнату, очень жалкую комнату изъ голаго камня, но прекрасную для страны, незнакомой съ изяществомъ. Не успѣлъ онъ на своемъ нарѣчіи выразить имъ своего привѣтствія, какъ звонкій голосъ перебилъ его и маленькая брюнетка съ большими черными глазами, тоненькая и смѣющаяся, бросилась къ Жаннѣ, обняла ее, затѣмъ пожала руку Жюльену, повторяя: — Здравствуйте, сударыня, здравствуйте, сударь!
Она взяла шляпы, шали, убрала все одндю рукой, такъ какъ другая была у ней на перевязи, потомъ попросила всѣхъ удалиться, сказавъ своему мужу: — Поди, погуляй съ ними до обѣда. — Палабрети тотчасъ повиновался и повелъ молодыхъ людей осматривать деревню. Онъ волочилъ ноги и съ трудомъ произносилъ слова, безпрестанно кашлялъ и на каждомъ шагу повторялъ: „Да, свѣжій воздухъ долины испортилъ-таки мнѣ грудь.“
Онъ провелъ ихъ по заросшей тропинкѣ къ большимъ каштановымъ деревьямъ. Тутъ онъ остановился и монотоннымъ голосомъ сказалъ:
