Лиза, впослѣдствіи Лизонъ, сдѣлалась въ глазахъ всѣхъ особою очень слабоумной. Добродушное презрѣніе родныхъ проникло мало-по-малу и въ души людей ея окружающихъ. Даже маленькая Жанна, по свойственной дѣтямъ любви къ подражанію, не обращала на нее никакого вниманія, не прибѣгала обнять ее передъ сномъ, не входила никогда въ ея комнату. Только добрая Розалія, приводившая эту комнату въ нѣкоторый порядокъ, казалось, одна и знала, гдѣ она находится.
Когда тетка Лизонъ выходила въ столовую къ завтраку, „малютка“ по привычкѣ подставляла ей лобъ. Вотъ и все.
Если кому-нибудь надо было переговорить съ ней, за ней посылался лакей. Ея отсутствіе въ комнатѣ никого не безпокоило, ее забывали, никому даже и въ голову не приходило хотя бы сказать: „А вѣдь я сегодня утромъ не видалъ тетки Лизонъ“.
Ее какъ бы не было въ домѣ; она была однимъ изъ тѣхъ существъ, которыя остаются неузнанными даже своими близкими, смерть которыхъ не составляетъ пустоты въ домѣ; однимъ изъ тѣхъ существъ, которыя не умѣютъ войти ни въ жизнь, ни въ привычки, ни въ сердца окружающихъ.
Слова: „тетка Лизонъ“ не вызывали, такъ сказать, никакого движенія души слушателей. Все равно, какъ бы рѣчь шла о кофейницѣ или сахарницѣ.
Она ходила всегда быстрыми, неслышными шагами, никогда не шумѣла, ничего не задѣвала и, казалось, передавала и окружающимъ вещамъ способность не издавать звуковъ. Руки ея были сдѣланы какъ будто изъ ваты, до такой степени нѣжно и деликатно было ихъ прикосновеніе.
Она пріѣхала въ половинѣ іюля, встревоженная предстоящею свадьбой. Множество подарковъ, привезенныхъ ею, остались незамѣченными, благодаря тому, что исходили отъ нея.
