въ своемъ уголкѣ; то же продолжалось и всю жизнь. Когда она была молодою дѣвушкой, на нее никто не обращалъ никакого вниманія.
Она была нѣчто вродѣ тѣни или обычнаго предмета — живая мебель, которую привыкли видѣть каждый день, но о которой никто не заботится.
Сестра ея, по принятой въ домѣ привычкѣ, смотрѣла на нее какъ на существо неудачное, вполнѣ ничтожное. Къ ней относились съ фамильярностью, подъ которой скрывалось добродушное презрѣніе.
Ее звали Лизой, и это имя, напоминавшее хорошенькихъ молоденькихъ дѣвушекъ, стѣсняло ее.
Когда увидали, что она не выходитъ и вѣроятно никогда не выйдетъ замужъ, ее переименовали въ „Лизонъ“.
Съ рожденіемъ Жанны, она сдѣлалась „теткой Лизонъ“, скромной родственницей, чистенькой, крайне застѣнчивой даже съ сестрой и зятемъ, которые однако любили ее, но какой-то странною, безсознательною, равнодушною любовью. Нерѣдко баронесса, разсказывая какой-нибудь эпизодъ изъ своей далекой молодости, для большей точности прибавляла: „Это было во время „происшествія“ съ Лизонъ“. Подробнѣе ничего не разсказывалось, и что это было за происшествіе, такъ и оставалось въ туманной неизвѣстности.
Однажды вечеромъ двадцатилѣтняя Лиза бросилась въ воду по неизвѣстной причинѣ. Ни поступки ея, ни настроеніе не подавали повода предвидѣть подобнаго сумашествія. Ее вытащили полумертвой, а негодующіе родители, вмѣсто того, чтобы доискаться причины этого таинственнаго поступка, удовольствовались разговорами о „происшествіи“, точно такъ же, какъ говорили и о случаѣ съ лошадью „Коко“, незадолго до этого сломавшей себѣ ногу, вслѣдствіе чего и принуждены были ее прирѣзать. Съ этихъ поръ
