— Потому что вы любили ее больше своей кузины.
Онъ посмотрѣлъ на меня странными, круглыми, испуганными глазами и пробормоталъ:
— Я любилъ ее… я?.. какъ? Кто тебѣ сказалъ это?..
— Да вѣдь это видно. Изъ-за чего же вы такъ долго не рѣшались жениться на кузинѣ, ждавшей васъ шесть лѣтъ.
Онъ выпустилъ изъ правой руки шаръ, схватилъ обѣими руками тряпку и, закрывъ ею лицо, зарыдалъ. Онъ плакалъ отчаянно и смѣшно, какъ сдавленная губка, и глазами, и носомъ, и ртомъ въ одно и то же время. Онъ кашлялъ, плевалъ, сморкался въ тряпку, вытиралъ глаза, чихалъ, а затѣмъ снова лились потоки изъ всѣхъ отверстій лица, сопровождаемые такими звуками горла, которые испускаютъ люди, когда полощутъ его.
Мнѣ стало страшно стыдно, неловко, я готовъ былъ бѣжать и рѣшительно не зналъ что сказать, что сдѣлать, съ чего начать.
Вдругъ на лѣстницѣ раздался голосъ мадамъ Шанталь:
— Скоро ли кончите вы тамъ курить?
Я отворилъ дверь и крикнулъ: „Да, мы сейчасъ идемъ“.
Потомъ я бросился къ ея мужу и, схвативъ его за локти, сказалъ:
— М-сье Шанталь, другъ мой Шанталь, послушайте: ваша жена зоветъ васъ, успокойтесь пожалуйста, успокойтесь поскорѣе, нужно идти внизъ, успокойтесь же!
Онъ пробормоталъ: „Да… да… я иду… бѣдная дѣвушка… я иду… скажите ей, что я иду“.
И онъ началъ самымъ добросовѣстнымъ образомъ вытирать лицо тряпкой, два или три года стиравшей записи на доскѣ, и предсталъ наконецъ на половину бѣлый, на половину красный. Лобъ, носъ, щеки и подбородокъ его были испачканы мѣломъ, а распухшіе глаза были еще полны слезъ.
