ская сцена разлуки. Чтобы спасти свою жизнь отъ руки оскорбленнаго человѣка, эта женщина, эта вѣроломная обманщица, прокричала ему тогда эту ложь. И ложь удалась. У него родился сынъ; онъ выросъ и сдѣлался тѣмъ гнуснымъ бродягой, отъ котораго разило порокомъ.
Онъ тихо прошепталъ:
— Не хотите ли немного пройтись, чтобы намъ получше объясниться?
— О конечно! — сказалъ тотъ, посмѣиваясь. — Для этого-то я и пришелъ.
И они пошли вмѣстѣ, рядомъ, по оливковому полю. Солнце сѣдо. Свѣжесть южныхъ сумерокъ набросила на всю окрестность свой сумрачный холодный покровъ. Аббатъ дрожалъ и, поднявъ глаза къ небу, съ привычнымъ видомъ священнослужителя, онъ замѣтилъ всюду вокругъ себя дрожащіе сѣроватые листья священнаго дерева, нѣкогда пріютившаго подъ своею слабою тѣнью величайшее страданіе, подъ бременемъ котораго единственный разъ изнемогъ Христосъ. Краткая и безнадежная молитва возникла въ немъ, выраженная этимъ внутреннимъ голосомъ, не переходящимъ въ звуки, которою вѣрующіе умоляютъ Спасителя: „Боже, помоги мнѣ“. Затѣмъ, обращаясь къ сыну, спросилъ:
— Такъ ваша мать умерла?
Произнося слова: „ваша мать умерла“, новое горе пробудилась въ немъ, сердце его сжималось отъ непонятной боли человѣческой плоти, никогда не забывающей жестокое эхо отъ перенесенныхъ страданій, усилившихся можетъ-быть благодаря тому, что она умерла и отъ воспоминаній объ очаровательномъ, мимолетномъ счастьи молодости, отъ котораго теперь осталась только жгучая язва воспоминаній.
Молодой человѣкъ отвѣтилъ:
