Служанка, подойдя къ нимъ съ видомъ знатока, принялась разсматривать принесенную матросомъ рыбу.
— Но у насъ есть уже курица съ рисомъ, — сказала она.
— Такъ что же, вчерашняя рыба хуже свѣжей. Я сегодня полакомюсь на славу; это не часто со мной случается, да къ тому же не великъ и грѣхъ.
Женщина выбрала зубчатку и уходя обернулась и сказала:
— Да! Къ вамъ приходилъ три раза какой-то человѣкъ, г-нъ кюре.
Онъ равнодушно спросилъ:
— Человѣкъ? Какого рода человѣкъ?
— Да неважный.
— Нищій, можетъ быть?
— Да кто его знаетъ, можетъ-быть и нищій. А больше похожъ на бродягу.
Аббатъ Вильбуа расхохотался. Онъ зналъ, какою трусихой была Маргарита. Она не могла жить на дачѣ безъ того, чтобы по цѣлымъ днямъ, а въ особенности по ночамъ, не воображать себѣ, что ихъ непремѣнно зарѣжутъ.
Онъ далъ нѣсколько су матросу, который затѣмъ ушелъ; самъ же кюре, по сохранившейся привычкѣ свѣтскаго человѣка, крикнулъ Маргаритѣ: „я пойду немного помоюсь“, но въ это время Маргарита, скоблившая зубчатку, отъ которой слегка окровавленная чешуя отлетала, подобно крошечнымъ серебрянымъ монетамъ, закричала ему изъ кухни:
— Да вонъ онъ!
Аббатъ обернулся на дорогу и дѣйствительно увидалъ человѣка, медленно приближавшагося къ дому. Издали онъ показался ему очень плохо одѣтымъ. Священникъ сталъ поджидать его и, все еще улыбаясь страху служанки, подумалъ: „А вѣдь она права, пожалуй, у него дѣйствительно видъ бродяги“.
