щенникамъ. На пригоркѣ показалась деревня, расположенная на широкой долинѣ, спускающейся къ морю.
Былъ іюльскій вечеръ. Фигура священника подъ лучами ослѣпительнаго солнца, готоваго коснуться зубчатаго гребня отдаленныхъ холмовъ, отбрасывала на бѣлую, пыльную дорогу длиннѣйшую тѣнь, а непомѣрная треуголка въ видѣ громаднаго темнаго пятна перебѣгала по сосѣднимъ полямъ, игриво забираясь на каждый стволъ попадавшихся маслинъ, падая затѣмъ на землю и пробираясь между деревьевъ.
Подъ ногами аббата Вильбуа поднималось облако той мелкой пыли, которая лѣтомъ покрываетъ обыкновенно проселочныя дороги; она вздымалась вокругъ его рясы и густымъ сѣрымъ слоемъ осѣдала на ея подолъ. Освѣженный, онъ шелъ теперь медленною, твердою походкой горца, привычнаго къ высокимъ подъемамъ. Спокойные глаза его остановились на деревнѣ, — на его деревнѣ, въ которой онъ прослужилъ двадцать лѣтъ, которую самъ выбралъ и получилъ какъ большую милость, и гдѣ разсчитывалъ умереть. Церковь — его церковь — вѣнчала широкій конусъ группировавшихся вокругъ нея домовъ своими неровными башнями изъ коричневаго камня. Очертанія ихъ на этой чудной горной долинѣ напоминали скорѣй крѣпостныя укрѣпленія, чѣмъ церковныя колокольни.
Аббатъ былъ доволенъ. Ему удалось поймать три зубчатки, двѣ мурены и нѣсколько губановъ.
Эта удача доставитъ ему новое торжество надъ его прихожанами, уважавшими его главнымъ образомъ за то, что можетъ-быть онъ, несмотря на свои годы, былъ самымъ сильнымъ человѣкомъ въ странѣ. Удовлетвореніе этого маленькаго, невиннаго тщеславія было одной изъ его большихъ радостей. Онъ стрѣлялъ изъ пистолета такъ, что срѣзалъ пулей стебель цвѣтка, фехтовалъ съ сосѣднимъ табачнымъ тор-
