нула по песку, какъ бы собираясь взобраться на берегъ, врѣзалась килемъ въ песокъ и остановилась какъ вкопанная. Пятеро матросовъ, поджидавшихъ священника, подошли съ веселымъ, довольнымъ, ласковымъ видомъ.
— Ну, какъ? — сказалъ одинъ изъ нихъ съ сильнымъ провансальскимъ акцентомъ. — Удачна ли ловля, господинъ кюре?
Аббатъ Вильбуа положилъ весла, замѣнилъ парусинный колпакъ треуголкой, опустилъ рукава, застегнулъ рясу и, принявъ величавую священническую осанку, съ гордостью отвѣчалъ:
— Да, да, очень удачна; три зубчатки, двѣ мурены и нѣсколько губановъ.
Пятеро рыбаковъ приблизились къ лодкѣ и, перевѣсившись черезъ ея край, съ видомъ знатоковъ, принялись разсматривать уснувшую рыбу. Тутъ были жирныя зубчатки, плоскоголовыя мурены — отвратительные морскіе змѣи — и фіолетовые губаны, испещреные зигзагами золотистыхъ полосокъ, цвѣта апельсинныхъ корокъ.
Одинъ изъ рыбаковъ сказалъ:
— Я отнесу ихъ на вашу дачу, господинъ кюре.
— Спасибо, любезный.
Пожавъ всѣмъ руки, священникъ съ рыбакомъ отправился въ путь, оставивъ лодку на попеченіе остальныхъ.
Онъ шелъ большими шагами, не торопясь, и вся фигура его дышала силой и достоинствомъ. Такъ какъ ему было еще жарко послѣ усиленной работы веслами, онъ изрѣдка снималъ треуголку, проходя подъ тѣнью маслинъ, чтобы вечернимъ воздухомъ, еще раскаленнымъ, но уже нѣсколько смягченнымъ легкимъ морскимъ вѣтеркомъ, освѣжить свой широкій лобъ, покрытый сѣдыми короткими и прямыми волосами, — лобъ, болѣе свойственный офицерамъ, чѣмъ свя-
