Ей уже не сидѣлось на мѣстѣ; она выходила и входила по двадцати разъ въ день, иногда забираясь далеко по направленію къ фермамъ, волнуясь какимъ-то лихорадочнымъ сожалѣніемъ.
Маргаритка, спрятавшаяся въ густой травѣ, солнечный лучъ, скользящій между листвой, лужа воды, отражающая синее небо,—все волновало, умиляло, тревожило ее. Въ душу ея возвращались давно пережитыя ощущенія, эхо того волненія, которое она переживала молодою дѣвушкой, когда гуляя мечтала.
Ее волновали тѣ же ощущенія, она наслаждалась нѣжною, опьяняющею теплотой весеннихъ дней точно такъ же, какъ и прежде, когда все будущее было впереди. Она переживала это и теперь, когда въ будущемъ ничего уже не оставалось. Сердце ея еще радовалось, но и страдало въ то же время, какъ будто вѣчная радость пробужденнаго міра, проникнувъ въ ея высохшее тѣло, похолодѣвшую кровь и измученную душу, могли вызвать только ослабѣвшее, болѣзненное очарованіе.
Ей казалось также, что что-то немного измѣнилось вокругъ нея: солнце какъ будто не такъ грѣетъ, какъ въ молодости, небо не такъ сине, трава не такъ зелена, цвѣты блѣднѣе и ароматъ ихъ уже не опьяняетъ такъ сильно.
Иногда, впрочемъ, она чувствовала себя такою жизнерадостной, что начинала снова мечтать, надѣяться, ждать, да и возможно ли утратить надежду, какъ бы сурова ни была судьба, когда кругомъ такъ чудно хорошо?
Она ходила по цѣлымъ часамъ, какъ будто внутреннее волненіе подгоняло ее. Но иногда она внезапно останавливалась, садилась на край дороги и предавалась грустнымъ думамъ.
Почему она не была любима какъ другія? Почему она не знала даже простой радости спокойной жизни?
