кончили безъ спора, при чемъ Жанна уступила право пользованія, которое принадлежало матери, такъ что Поль, возвратившись въ Парижъ, получилъ сто двадцать тысячъ франковъ. Тогда онъ написалъ четыре письма въ теченіе полугода, давая о себѣ краткія извѣстія и оканчивая письма выраженіями холодной нѣжности:
— Я работаю —писалъ онъ,—пріобрѣлъ себѣ положеніе на биржѣ и надѣюсь какъ нибудь пріѣхать въ Тополя, чтобы обнять васъ, дорогіе родные.
Онъ не упоминалъ совсѣмъ о любовницѣ, и это молчаніе значило болѣе, чѣмъ еслибъ онъ писалъ о ней на четырехъ страницахъ. Жанна за холодомъ этихъ писемъ чувствовала скрытаго врага, неумолимаго, вѣчнаго врага матерей—продажную женщину.
Трое отшельниковѣ обсуждали, что бы такое предпринять для спасенія Поля, и ничего не придумали.
Поѣздку въ Парижъ? Съ какой цѣлью?
Баронъ говорилъ:—Пусть перебѣсится, онъ самъ вернется къ намъ.
Жизнь ихъ печально влачилась. Жанна и Лизонъ потихоньку отъ барона посѣщали церковь. Долго не было извѣстій,но однажды утромъ получилось отчаянное письмо, поразившее ихъ.
„Бѣдная мама, я пропалъ, мнѣ остается только пустить себѣ пулю въ лобъ, если ты не придешь мнѣ на помощь. Предпріятіе, казавшееся мнѣ безспорно выгоднымъ, лопнуло, и я задолжалъ восемьдесятъ пять тысячъ франковъ. Если я не уплачу, мнѣ грозитъ безчестье, разоренье, невозможность предпринимать что-либо въ будущемъ. Я погибъ. Повторяю, я скорѣе убью себя, но не переживу этого позора. Можетъ быть меня и теперь уже не было бы въ живыхъ безъ ободряющей поддержки женщины, о которой я тебѣ никогда не говорю, но которая служитъ мнѣ Провидѣніемъ.
