И они, сами не зная почему, обнялись, смѣющіеся и растроганные.
Но два дня спустя, когда Жюльенъ послѣ завтрака уѣхалъ верхомъ, высокій парень двадцати двухъ или двадцати пяти лѣтъ, одѣтый въ совсѣмъ новую синюю блузу съ прямыми складками и пузырившимися рукавами, застегнутыми у кисти, крадучись перелѣзъ черезъ рѣшетку, точно онъ былъ тамъ заточенъ съ самаго утра, проползъ вдоль канавы со стороны Кульяровъ, обошелъ замокъ и неувѣренными шагами подошелъ къ барону и двумъ дамамъ, сидѣвшимъ подъ платаномъ.
Замѣтивъ ихъ, онъ снялъ фуражку и, проходя, сконфуженно кланялся. Приблизившись на столько, что его можно было слышать, онъ забормоталъ:
— Вашъ слуга, г. баронъ, сударыня и вся компанія.
Затѣмъ, видя, что никто ему не отвѣчаетъ, онъ прибавилъ:
— Это я, Дезире Лекокъ.
Его имя ничего имъ не объясняло и баронъ спросилъ:
— Что вамъ угодно?
Парень пришелъ въ замѣшательство передъ необходимостью объяснить свое дѣло. Онъ бормоталъ, переводя глаза то на крышу замка, то на свою фуражку, которую держалъ въ рукахъ.
— Г. кюре шепнулъ мнѣ пару словъ относительно этого дѣла…—и онъ замолчалъ, изъ боязни проболтаться и повредить своимъ интересамъ. Баронъ, ничего не понимая, спросилъ:
— Какого дѣла? Я, право, не знаю…
Тогда онъ, понизивъ голосъ, сказалъ:
— Насчетъ Розаліи, вашей служанки.
Жанна, догадавшись въ чемъ дѣло, поднялась и ушла съ ребенкомъ на рукахъ.
