весьма довольный тѣмъ, что дѣло улажено. Они вмѣстѣ вышли выкурить сигару, а въ конецъ измученная больная задремала подъ тихіе голоса священника и мамы.
Священникъ говорилъ, излагая и поясняя свои мысли, а баронесса каждый разъ сочувственно кивала головой. Наконецъ, въ заключеніе онъ сказалъ:
— Итакъ, это рѣшено, вы даете этой дѣвушкѣ ферму въ Барвиллѣ, а я берусь найти ей въ мужья хорошаго, честнаго малаго. О, съ приданымъ въ двадцать тысячъ франковъ мы не будемъ имѣть недостатка въ желающихъ! Мы только будемъ затрудняться въ выборѣ.
Баронесса, счастливая, уже улыбалась, съ двумя слезинками, оставшимися на щекахъ, влажный слѣдъ которыхъ уже высохъ. Она повторяла:
— Это рѣшено, Барвилль стоитъ по меньшей мѣрѣ двадцать тысячъ франковъ, но его слѣдуетъ записать на имя ребенка, а родители будутъ владѣть имъ пожизненно.
И священникъ всталъ, пожавъ мамашѣ руку.
— Не безпокойтесь больше, г-жа баронесса, не безпокойтесь! Я увѣренъ, что все пойдетъ на ладъ.
При выходѣ имъ встрѣтилась тетя Лизонъ, которая шла къ больной. Она ничего не замѣтила, ей ничего не сказали и она, какъ всегда, ничего не знала.
Розалія покинула домъ и для Жанны наступилъ печальный періодъ ея беременности. Она не чувствовала на сердцѣ никакой радости, готовясь сдѣлаться матерью,—такъ она была изнурена своими страданіями. Она ожидала появленія своего ребенка безъ всякаго любопытства все еще подавленная смутными предчувствіями неопредѣленныхъ несчастій.
