заставили ее живо почувствовать одиночество всѣхъ существъ, которыхъ все разъединяетъ, все разлучаетъ, все влечетъ далеко отъ того, что имъ дорого.
Тогда она сказала покорнымъ голосомъ:
— Да, жизнь далеко не всегда радостна.
Баронъ вздохнулъ.
— Какъ быть, дочурка, мы въ этомъ не властны.
На другой день баронъ и баронесса уѣхали и Жанна осталась вдвоемъ съ Жульеномъ.
Съ отъѣздомъ стариковъ заняли мѣсто въ жизни молодыхъ людей карты. Каждый день послѣ завтрака Жюльенъ и Жанна играли нѣсколько партій въ безигъ. Онъ покуривалъ въ это время трубку и потягивалъ коньякъ, котораго онъ выпивалъ отъ шести до восьми рюмокъ. Затѣмъ она удалялась въ свою комнату, садилась у окна и, подъ шумъ дождя или вѣтра, упорно вышивала отдѣлку къ юбкѣ. Иногда, утомившись, она поднимала глаза и смотрѣла вдаль, на темное море, покрывавшееся бѣляками; но черезъ нѣсколько минутъ снова принималась за работу. Больше у нея не было никакихъ занятій, такъ какъ Жюльенъ взялъ въ свои руки все домашнее хозяйство, удовлетворяя этимъ свои потребности власти и страсть къ экономіи. Онъ оказался страшно скупымъ, никогда никому не давалъ на чай и ограничивалъ пищу только крайне необходимымъ. Даже Жанна, привыкшая съ самаго пріѣзда въ Тополя брать отъ булочника каждое утро по маленькой нормандской лепешкѣ, должна была сократить этотъ расходъ и ограничиться поджареннымъ хлѣбомъ.
Она ничего не говорила во избѣжаніе объясненій, споровъ и ссоръ; но она сильно страдала отъ каждаго новаго
